— Бежал Шмаков! Все пути перекрыты, далеко не уйдет.

Бежал — значит, бежал; Петр Ефимович даже не стал расспрашивать, как все произошло. Может быть, юркнул в одну из пещер с лабиринтами, сидит, ждет, когда на Хорго опустится ночной туман…

Прочесали все окрестности, однако Шмакова и след простыл.

— Наведаемся в монастырь, — сказал Чимид не совсем уверенно. — Святейший Амгалан вряд ли даст убежище Шмакову, кем бы он ни назвался, скорее, примет его за нашего агента и прогонит. И все же наведаться в Шива-Ширэт необходимо…

Чимид был прав: настоятель монастыря вряд ли дал бы убежище незнакомому русскому, он отличался крайней осмотрительностью и не хотел навлекать на себя подозрение властей. На то имелись свои веские причины.

А Шмаков, попав в безвыходное положение, устремился именно в монастырь Шива-Ширэт, надеясь отсидеться тут некоторое время. Оказавшись на свободе, Шмаков добрался до первого же стойбища, внимательно огляделся по сторонам. Ничего подозрительного не заметил. Подполз к одинокой юрте, возле которой увидел оседланного коня. Прислушался. В юрте громко разговаривали, смеялись. «Не иначе приехал гость, пьют кумыс», — отметил про себя Шмаков, спокойно отвязал лошадь от коновязи, вскочил на нее и неспешно поскакал в сторону монастыря. Так как стука копыт не было, гость и хозяин обнаружили пропажу коня тогда, когда корнет подъезжал к воротам Шива-Ширэт. Бормоча тантры и сложив молитвенно руки, он вошел в ворота… и увидел бурята Кленцова. Тот стоял у молитвенной мельнички, вращал ее и с усмешкой смотрел на Шмакова.

— Ом мани пад мехум! — произнес громко и расхохотался. — Удрал? Добро пожаловать в святую обитель!

— За мной гонятся по пятам!

Дурашливость с Кленцова как рукой сняло. Заметив проходящего мимо ламу, он подозвал его и что-то сказал.

— Сейчас переоденешься в монгольскую одежду — и в дальние края…

В самом деле, лама принес монгольский халат, гутулы, нож, огниво и табакерку. Одежду корнета связал в узел и унес в свою келью. Халат оказался не первой свежести, по нему ползали насекомые, но выбирать было не из чего. Когда Шмаков обрядился во все монгольское, Кленцов, взглянув на него, покатился со смеху.

— Тебя родная мать не узнала бы! Затяни потуже кушак.

Вскочили на коней и помчались в узкое ущелье. Они не видели, как к монастырю подъехали автомобили с Чимидом, Щетинкиным и сотрудниками ГВО. Заслышав урчание автомашин, вышел из своей шестиханной белой юрты настоятель монастыря Амгалан, тучный бритоголовый человек в красных и желтых одеждах. Он подобострастно приветствовал незваных гостей, пригласил их в свою юрту. Не стал спрашивать, чем обязан столь высокому посещению, распорядился принести угощение.

— Мы торопимся, святой отец, — сказал Чимид. — В гости заедем в другой раз.

— Мы всегда рады приветствовать великого «Железного богатыря» Щетинкина, слава которого будет жить вечно в наших краях.

— Тут я с вами согласен, — начинал терять терпение Чимид. — Мы ловим важного государственного преступника, возможно, он укрывается в вашем монастыре. Он — русский, белогвардеец.

Лицо настоятеля сразу же отвердело.

— Я строго наказал своим ламам никогда не давать убежища незнакомым людям, — произнес он строго. — Пусть ваши люди сами убедятся в правоте моих слов.

Дверь юрты раскрылась, вошел сотрудник Галсан, бросил на кошму узел с одеждой Шмакова.

— Обнаружил в юрте ламы Ганбата, — доложил Галсан. Развязал узел, из него вывалился картуз Шмакова.