Книги

Восхождение царицы

22
18
20
22
24
26
28
30

Пальцами! Как грубо! Но ведь меня предупредили, что этого следует ожидать. Правда, сам Помпей и его приближенные пальцами не тыкали. Он даже не проявил особого интереса, а если и заинтересовался, то никак этого не выказал.

Мы заняли свои места. Взрослые почетные гости возлегли, а менее значимые люди сидели на табуретах – впрочем, таковых оказалось немного. Нянька сказала мне, что в Риме женщинам и детям полагается сидеть на табуретах, но у нас ни царица, ни старшие принцессы такого бы не потерпели. Я попыталась прикинуть, сколько необходимо лож, чтобы расположить на них тысячу человек. Выходило более трех сотен – и все они уместились в огромном зале, оставив достаточно места для того, чтобы прислуга легко проходила между ними с подносами и блюдами.

Отец усадил меня на табурет, а Помпей и его спутники возлегли на ложах, предназначенных для высочайших гостей. Неужели я единственная буду сидеть на табурете? С тем же успехом на меня можно повесить огромную вывеску для привлечения внимания. Сестры, мачеха, все прочие элегантно разлеглись, расположив одеяния изящными складками и подогнув одну ногу под другую. Ах, если бы мне стать чуточку постарше и тоже получить место на ложе!

Мне казалось, что я привлекаю к себе столько внимания, что и за едой-то потянуться неловко. И тут вдруг отец послал за бородатым мужчиной с мальчиком и предложил им присоединиться к нам. Думаю, он сделал это, потому что заметил мое смущение: отец всегда был внимателен к тем, кто попадал в неловкое положение.

– Мой дорогой Мелеагр, – обратился к бородатому греку отец. – Почему бы тебе не сесть здесь? Ты можешь узнать то, что сам пожелаешь.

Человек кивнул, ничуть не смутившись тем, что его приглашают присоединиться к столь высокому обществу. Должно быть, он философ: считается, что философы воспринимают все невозмутимо. Он и бородат, как философ. Мелеагр подтолкнул сына вперед, и мальчику быстро принесли табурет. Теперь мы сидели вдвоем. Наверное, отец решил, что так мне будет легче, хотя на самом деле это привлекло к нам, детям, еще больше внимания.

– Мелеагр – один из наших ученых, – пояснил отец. – Из нашего…

– Да, из вашего Мусейона, – перебил его римлянин с квадратной челюстью. – Там, где у вас содержатся ручные мыслители и ученые, верно? – Не дожидаясь ответа, он ткнул своего соседа под ребро. – Вот как здесь заведено: умники поселены вместе и работают на царя. Всякий раз, когда царь хочет узнать что-нибудь – ну, скажем, глубину Нила близ Мемфиса, – он может запросто вызвать кого-нибудь, хоть посреди ночи! Верно?

Мелеагра бесцеремонность римлянина явно покоробила, однако выказывать возмущение он не стал.

– Не совсем так, – промолвил философ. – То, что наше существование поддерживается щедростью правителя, абсолютно верно. Однако царь никогда не стал бы предъявлять к нам нелепые требования.

– На самом деле, – сказал отец, – я пригласил Мелеагра, чтобы он мог задать вопрос тебе, Варрон. Мелеагр очень интересуется необычными растениями и животными, каковых, как я понимаю, ваши воины могли видеть и добывать близ Каспийского моря. После того, как Митридат бежал.

– Да, – подтвердил человек по имени Варрон. – Мы рассчитывали побольше узнать о пресловутом торговом пути в Индию, пролегающем у Каспийского моря. Но оттуда бежал не только Митридат – мы тоже, по причине множества ядовитых змей. Мне нигде больше не доводилось видеть такого их количества, самых разных пород. Впрочем, чего еще ждать от земли на самом краю обитаемого мира?

– Диковинное место, – поддержал его один из гостей, говоривший по-гречески. Его называли Феофаном. – Непросто было его нанести на карту.

– А у тебя и карты есть? – заинтересовался Мелеагр.

– Только что составленные. Может быть, ты хочешь взглянуть?

Между учеными мужами потекла вежливая беседа, а мальчик рядом со мной молчал. Что он вообще здесь делает?

Подогреваемый вином, разговор становился все более оживленным, однако многие римляне, захмелев, забыли про греческий и перешли на свою латынь. Этот язык звучит монотонно и странно для тех, кто его не знает. Я латыни не изучала: ведь ничего значительного, ни книг, ни речей, ни стихов на этом наречии не написано. Куда больше пользы от таких языков, как еврейский, сирийский или арамейский. Недавно, чтобы иметь возможность общаться с простым народом, разъезжая по стране, я взялась и за египетский. А латынь? Латынь подождет.

Так я думала, но моих мыслей никто не видел, а вот сестры Береника и Клеопатра почти не пытались скрыть презрение к перешедшим на свой язык римлянам. Меня это беспокоило: а вдруг гости заметят и обидятся? Ведь мы должны быть осторожны и не давать повода для недовольства.

Неожиданно вновь зазвучали трубы. Слуги, словно выступив из стен, убрали со столов золотую посуду и принесли взамен новую, еще богаче украшенную гравировкой и драгоценными камнями. Римляне воззрились на них в изумлении, для чего, видимо, это и было затеяно.

Но в чем смысл? Зачем отец так стремится показать наше богатство? Ведь тем самым он пробуждает в гостях алчность и желание завладеть сокровищами. Это смущало меня. Я видела, как Помпей мечтательно смотрит на стоящую пред ним огромную чашу, словно представляет себе, как ее расплавляют.