Кали Сандерс стремительным, уверенным шагом шла по коридорам Академии имени Джона Гриссома. Космическая станция, возведенная семь лет назад на орбите людской колонии Элизиум, была названа в честь легендарного контр-адмирала — первого человека, совершившего масс-переход и считавшегося одним из самых почитаемых и все еще живых героев Земли.

Кроме того, так уж вышло, что Гриссом приходился Кали отцом.

Тихо поскрипывая на ходу мягкими туфлями на полудюймовой танкетке, она вошла в спальное крыло. Полы ее лабораторного халата слегка развевались. Прошел уже почти час после ужина, и кадеты скрылись в своих комнатах, готовясь к завтрашним занятиям. В большинстве своем они запирали двери, но некоторые предпочитали оставлять их открытыми. И теперь обитатели таких комнат отрывались от экранов компьютеров и электронных книг, когда их внимание привлекали приближающиеся шаги. Многие студенты улыбались или кивали Кали, а двое парней даже энергично ей помахали. Для каждого она находила доброе слово.

Лишь немногие знали, что она дочь того самого Джона Гриссома, и ее связь с этим человеком (если можно было это так назвать) не имела никакого отношения к должности, занимаемой ею в Академии. Кали редко виделась с отцом; в последний раз они разговаривали более года тому назад. И каждая их встреча неизменно заканчивалась ссорой. Отставной контр-адмирал был не из тех людей, кого просто любить.

Годы Гриссома приближались уже к семидесятилетней отметке, и, в отличие от большинства людей в эпоху развитой медицины, он и в самом деле выглядел на свой возраст. Кали же было чуть более сорока, но на первый взгляд вы дали бы ей как минимум на десять лет меньше. Среднего роста и телосложения, она двигалась все с той же юношеской легкостью. Кожа ее была идеально гладкой, если не считать нескольких крошечных морщинок, собиравшихся в уголках глаз, когда женщина улыбалась или смеялась. Да и волосы ее сохраняли свой естественный светлый цвет. О седине в ближайшие тридцать лет Кали могла не беспокоиться.

На ее фоне отец выглядел глубоким стариком. Его разум — как и язык — оставался все таким же острым, но тело высохло и увяло. Кожа его пожелтела и стала жесткой, а глаза запали и устало взирали на мир. На лице ветерана оставили свой несмываемый след десятилетия непрекращающегося стресса и тягот, прилагавшихся к титулу живой легенды. Редкие волосы Гриссома стали практически белыми, и перемещался он теперь медленно, с отчетливо заметной старческой сутулостью.

Трудно было поверить, что этот человек и есть тот самый великий герой, о котором столько говорили в новостях и писали в учебниках истории. Кали часто задумывалась над тем, насколько намеренным стало такое преображение ее отца. Не было ли оно лишь фасадом, попыткой отгородиться от окружающих. Гриссом не желал своей славы и не испытывал ни малейшей радости от попыток сделать из него символ Земли и Альянса. Он даже отказался присутствовать на церемонии открытия Академии имени себя и в последние семь лет раз за разом отклонял многочисленные приглашения от директоров этого учреждения, хотя оно и расположилось прямо на орбите планеты, ставшей его домом.

Возможно, это и к лучшему, решила про себя Кали. Пусть люди запомнят его таким, каким он был; прежний Гриссом куда лучше подходил на роль образца отваги и благородства, чем мизантропствующий старый осел. Кроме того, Кали специально старалась взять на себя как можно больше работы в Академии, только бы пореже встречаться с отцом.

Постаравшись выбросить неприятные мысли из головы, она приблизилась к цели своего путешествия. Остановившись, Кали постучала в закрытую дверь.

— Входите, — ответил ей раздраженный мальчишеский голос, и дверь распахнулась.

Ник лежал в кровати на спине, разглядывая потолок. Подростку было двенадцать лет, хотя для своего возраста он был удивительно маленьким. И все же что-то в его облике выдавало в нем скорее задиру, чем потенциальную жертву. Способствовали этому и витавшие вокруг него едва уловимые флюиды высокомерия и жестокости.

Кали вошла в комнату и захлопнула за собой дверь. Ник упорно старался не замечать ее присутствия. На небольшом столике в углу помещения лежал закрытый учебный компьютер. Мальчик явно был очень раздражен.

— В чем дело, Ник? — спросила женщина, присаживаясь на край его кровати.

— Гендель посадил меня под замок на три недели! — неожиданно вскакивая, ответил он. Интонации выдавали предельное бешенство и возмущение. — Он даже запрещает поиграть в Сети!

Студенты Академии Гриссома ни в чем не испытывали недостатка, но, когда они начинали себя плохо вести, их могли лишить некоторых привилегий: доступа к играм в Экстранете, возможности просмотра любимых телепередач прямо в своих комнатах или прослушивания музыки. И Нику этот вид наказаний был знаком, как никому другому.

— Три недели — это целая вечность! — бушевал он. — Это несправедливо!

— Да, три недели и в самом деле срок немалый, — печально кивая, согласилась Кали, изо всех сил стараясь не позволить губам скривиться в усмешке. — И что же ты натворил?

— Ничего! — За этим словом последовала многозначительная пауза, и только потом мальчик продолжил: — Я только… ну… толкнул Сэшона.

Кали неодобрительно покачала головой, и улыбаться ей расхотелось.

— Ник, ты же знаешь, что это строго запрещено, — строгим тоном произнесла она.