Глава 4. Почему мы не переезжаем в дом престарелых

Июнь

Несколько лет назад Ирв и я задумались о возможности переезда в дом престарелых. Самый популярный дом престарелых среди жителей Стэнфорда (если, конечно, они могут себе это позволить) называется «Ви» и расположен всего в нескольких кварталах от Стэнфордского университета. Неподалеку есть два других учреждения: «Ченнинг-Хаус» в центре Пало-Альто и «Секвойи» в восхитительном тихом местечке за чертой города. Все три предоставляют питание и необходимые услуги, начиная помощью в повседневных делах и заканчивая уходом за онкологическими больными. Несколько раз мы обедали в «Ви» и «Секвойях» с нашими друзьями, которые там живут, и убедились, что в таком центре действительно есть свои преимущества. Но поскольку в то время у нас не было серьезных проблем со здоровьем, мы не стали связывать себя обязательствами.

Наша коллега, Элеонора Маккоби, первая женщина-психолог, которую нанял Стэнфордский университет, умерла в «Ви» в возрасте 101 года. Более двенадцати лет она вела еженедельные собрания, посвященные текущим проблемам центра, а в последние годы жизни написала замечательную автобиографию. Мы побывали на великолепно организованной панихиде в ее честь и были рады встрече с другими нашими друзьями, которые все еще живы и чувствуют себя хорошо.

Иногда мы спрашиваем себя: не совершаем ли мы ошибку, отказываясь от помощи? Конечно, круглосуточный уход – это прекрасно, особенно в том, что касается еды и готовки. Но покинуть дом с его зеленым садом и деревьями, в котором мы прожили сорок с лишним лет? Эта мысль отпугивает нас. Мы просто не хотим расставаться с домом и обстановкой, не говоря уже об отдельном офисе, где Ирв пишет и до сих пор консультирует больных.

К счастью, наше финансовое положение позволяет нам не только оставить дом, но и вносить все необходимые изменения. Когда стало ясно, что мне будет трудно подниматься по лестнице на второй этаж, где находится наша спальня, мы установили электрический подъемник. Теперь я езжу вверх и вниз, как принцесса в собственной карете.

Конечно, мы бы не смогли остаться в этом доме, если бы не наша домработница Глория, которая работает у нас уже более двадцати пяти лет. Глория заботится и о нас, и о доме. Она находит наши потерянные очки и сотовые телефоны. Она убирает за нами после обедов и ужинов, меняет постельное белье и поливает растения. Скольким людям в Америке посчастливилось найти кого-то вроде Глории? Очевидно, наша «удача» зависит от нашего материального благополучия, но дело не только в этом. Глория – исключительная. Работая на нас, она вырастила трех сыновей и внучку и даже пережила развод. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы сделать ее жизнь комфортной, включая, конечно, хорошую зарплату, социальное обеспечение и ежегодный оплачиваемый отпуск.

Да, мы знаем, что мало кто из американцев может позволить себе домработницу, как и хороший дом престарелых.

Проживание в таком центре, в зависимости от местоположения и услуг, теперь стоит несколько тысяч долларов в месяц. В статье, опубликованной в «Нью-Йоркере» 20 мая 2019 года, Адам Гопник утверждает, что дома престарелых выбирают менее десяти процентов пожилых людей: большинство предпочитают оставаться в своих домах, а у тех, кто хотел бы переехать, просто нет на это средств.

Мы тоже решили остаться дома, но скорее по эмоциональным, а не практическим соображениям. Мы строили этот дом десять лет, беспорядочно добавляя новые помещения, и в конечном итоге создали удобное, привлекательное пространство. Сколько дней рождения, книжных вечеринок, помолвок и свадеб мы отметили в этой гостиной, в этом дворике, на этой лужайке? Из окон нашей спальни на втором этаже мы видим птиц, которые вьют гнезда в ветвях нашего могучего дуба. В других комнатах наверху раньше жили наши дети; сейчас в них спят наши внуки и друзья, когда приезжают к нам с ночевкой. Кроме того, мы всегда приглашаем остановиться у нас знакомых из других городов, когда они оказываются в наших краях.

А еще есть вещи – мебель, книги, произведения искусства и сувениры. Как можно втиснуть все это в гораздо меньшее жизненное пространство? Хотя мы уже начали раздавать кое-какие вещи нашим детям, нам больно с ними расставаться: у каждого предмета есть своя история, которая напоминает об определенном событии или периоде в нашей жизни.

Двух деревянных японских собак, которые стоят в прихожей, мы купили на Портобелло-роуд в Лондоне в 1968 году. Мы уезжали из Англии после годичного творческого отпуска, и на нашем банковском счете оставалось ровно тридцать два фунта. Когда мы увидели собак – самец оскалил зубы, самка закрыла пасть (!) – я заподозрила, что они старые и ценные. Я спросила владельца магазина, что он о них знает, и он ответил, что забрал их у человека, только что вернувшегося из Азии. Мы предложили ему тридцать два фунта, которые еще лежали в банке, и он согласился. Они приехали к нам домой вместе с несколькими другими покупками и с тех пор были неотъемлемой частью нашего внутреннего ландшафта.

На полке в гостиной стоит древняя резная голова из Египта, которой когда-то затыкали канопический сосуд с органами покойного (желудок, кишечник, легкие или печень). Мы купили ее у парижского антиквара лет тридцать пять назад. В сопроводительном свидетельстве говорится, что она олицетворяет Амсета, одного из четырех сыновей Гора, египетского божества-покровителя. Мне нравилось разглядывать ее рыбьи глаза, обведенные черным. Хотя мы с Ирвом вместе никогда не ездили в Египет, несколько лет назад мне посчастливилось побывать там с нашей дочерью Ив и туристической группой из колледжа Уэллсли. Посещение музеев и мечетей в Каире, путешествие на лодке вверх по Нилу, осмотр пирамид и храмов пробудили во мне живой интерес к Древнему Египту.