– Взять их! – крикнула Ида Клэр.

Неизвестно, кого она имела в виду, но бандиты поняли ее по-своему. Один из них, пожилой человек в долгополом бархатном кафтане с кружевным жабо и в желтых носках, достав из-под полы моток веревки, двинулся к Стойко Бручу.

– Берегись! – крикнул Дин Крыжовский.

Он сорвал стенку гузгулаторного бокса и, подняв ее двумя руками, бросился вперед. Взметнулись кривые абордажные сабли, воздух рассек дружный визг Клэр и Офирель.

В этот напряженный момент, когда решалась судьба звездоплавателей-конандойловцев, обнаружилось новое лицо, никак не участвующее в суете баталии, но своим неучастием произведшее на пленяемый экипаж особо сильное впечатление. Левый борт шхуны, освободившийся от снующих уголовников, теперь украшала неподвижно-единственная фигура, нелепый рострум, водруженный здесь чьей-то больной фантазией. По всем признакам это был рыболов, терпеливо ожидающий свою рыбу с удочкой в руках. На нем длинный непромокаемый макинтош и фуражка не то путейца, не то лесничего. В неверном свете звезд трудно различить детали, размытые к тому же временем и непогодой. В руках фигуры росло предлинное бамбуковое удилище, леска уходила вдоль борта вниз, в бесконечность. Лица рыболова не разглядеть в мертвой тени козырька, надвинутого почти до носа. Удильщик казался погруженным в глубокий транс, и мелкая рябь событий не тревожила глубин его сознания.

Первым увидел загадочного рыбака Стойко Бруч, с голыми руками метавшийся между двух фронтов.

– Капитан, гляньте, у того субъекта по левому борту сегодня, кажется, рыбный день! Интересно, на что здесь клюет?

– На окрошку из таких ротозеев, как ты, мой мальчик! – Дин Крыжовский умудрился отразить одновременно два удара от себя и от Стойко. Ловко орудуя массивной стенкой бокса, он заставил отступить двух флибустьеров, один из которых, тот, что в желтых носках, тут же споткнулся и сел в отсек гузгулатория с недоразвитой и потому особо вредной пеной.

Стойко подхватил выпавшую у неудачника саблю и, взревев: «Ура!» – ринулся вперед. Крыжовский последовал было за ним, но неожиданно почувствовал, что не может сделать ни шагу. Увлекшись сражением, он неосторожно приблизился к бывшей пробоине, и вокруг его талии цепко сомкнулись жилистые руки Педро. Капитан рвался в бой, но ничего не мог сделать. Скорее удалось бы выбить из стены заплату, чем разжать намертво сцепившиеся пальцы Педро.

Стойко, оставшегося в одиночестве, сбили с ног, обезоружили и связали. Сопротивление было подавлено, лишь Крыжовский временами рычал и обрушивал стенку бокса на голову всякому неосторожно приблизившемуся. После пары безуспешных попыток обезоружить капитана пираты отступили.

– Должен же он когда-нибудь угомониться, – сказал один из них, обращаясь к Педро. – Ты только держи его крепче.

Наконец в рубку снизошли тишина и спокойствие, и можно стало оглядеться.

Несомненно, центральной и живописнейшей группой композиции являлась пара Модест – Ангам Жиа-хп. Они успели не только разнять попугаев, но и подраться друг с другом. Лицо и руки Модеста густо покрывали царапины от шипов, так что он мог без труда изображать красиво татуированного дикаря. Дуэнцу тоже изрядно досталось. Лохмотья коры на его боках поредели, а прямо на груди крест-накрест виднелись две зарубки, словно некий хулиган собрался, но не успел вырезать краткое похабное слово.

Четверо воинов Иды, тяжело дыша, сидели во мху возле спеленатого Стойко. Пятый окончательно провалился в гузгулаторий, откуда доносилось сочное чваканье, время от времени среди бурлящей пены мелькали желтые носки.

Посиневший от натуги Педро держал Дина Крыжовского. Черная повязка, закрывавшая глаз, сбилась и съехала на ухо.

А в самом далеком и темном углу стоял на коленях юный паж, умоляюще протягивая руки к хищно изогнувшимся фигурам Иды Клэр и Лиры Офирель.

– Не надо драться! – взывал несовершеннолетний захватчик-пацифист. – Зачем ссориться? Давайте любить друг друга. Вот новые стихи, они навеяны видом здешних неизведанных краев, – оруженосец указал рукой в глубь рубки и принялся декламировать излившиеся экспромтом строки:

Рубка была вовсе не столь велика, но светящиеся блики контрольных зон на противоположной стене создавали впечатление чуть зыблющейся водной глади, украшенной золотой закатной дорожкой.

Мальчишеский голос сорвался на самой патетической ноте. Но эта отчаянная попытка восстановить мир, конечно же, не могла иметь успеха. Только один из налетчиков громко сглотнул голодную слюну, да великолепный Модест мечтательно пробормотал:

– А охота здесь, должно быть, знатная!.. – и погладил большим пальцем потертую кобуру, приминавшую пышные буфы панталон.