Однако тот лишь холодно взглянул на него и, взяв газету, удалился в другую комнату.

– Что ж, мистер Гордон… – начала было мать девушки.

– Доктор Гордон, мадам.

– …Роуз – наша единственная дочь. Понимаешь, что она значит для нас? Может, и сам когда-нибудь окажешься на нашем месте.

– Непременно, мадам.

Затаив дыхание, Джонни смотрел, как Роуз прикалывает к пальто подаренные им фиалки. Никогда прежде не видел он такой нежности, с какой касалась лепестков девушка.

– Она всегда любила цветы, – вздохнула мать, – маленькой все время трогала чужие бутоньерки.

Роуз оказалась отнюдь не трусихой, должен был признать Джонни. Ее не пугали карусели и американские горки, где крутит так, что поди удержи содержимое желудка.

– Ух! – выдохнула девушка и прижалась к Джонни так, что тот почувствовал аромат фиалок на ее пальто. – А говоришь, ты пугливый, но ведь сколько смелости надо иметь, чтобы кататься на таких жутких штуковинах!

– Когда ты рядом, мне ничего не страшно.

Лишь на цирк уродов Роуз не решилась взглянуть. Впрочем, и Джонни пригласил ее в шатер только для того, чтобы посмотреть, как она отнесется к уродцам. Сам он терпеть не мог их безумные улыбки. Лучше уж пойти послушать, как юноша с остроконечной бородкой поет песни из новой оперетты.

Они вышли из шатра, напевая мелодию из «Красной мельницы». Вместо шляпки, украшенной цветами, которая так очаровала Джонни в день их первой встречи, на голове у девушки был шарф, повязанный по-цыгански.

– Это бандо, – пояснила она и сделала пару шагов назад, чтобы Джонни смог оглядеть ее получше. – Как тебе?

– Превосходно!

– Заказала по каталогу. У миссис Вандербильт такой же.

– Уверен, на тебе он смотрится лучше, чем на миссис Вандербильт.

– Вот уж не думаю.

– А я думаю, – решительно заявил юноша.

Он вспомнил, что где-то видел фотографию, на которой миссис Вандербильт подходила к своему «роллс-ройсу», и Роуз действительно чем-то была на нее похожа. Такая хрупкая, что, казалось, малейшее дуновение ветра может ее погубить.

– А ты и правда похожа на миссис Вандербильт.