— Сначала убери нож, — сказал Дар с опаской. — Я не хочу к нему прикасаться и видеть его не хочу. — Евдоха поспешно завернула нож в лист лопуха и засунула под крыльцо. — А теперь возьми питье для козленка и держи ему голову, чтоб не захлебнулся.

Козленок никак не отреагировал, когда она подсунула ему к губам плошку с грязно-серым отваром. Дар пристроился сбоку и начал обмазывать гноящиеся раны коричневой жижей из второй плошки. «И как ведь не противно ему», — невольно поморщилась Евдоха. Коза стояла рядом и внимательно наблюдала за действиями людей.

— Сынок, он не пьет, — пожаловалась Евдоха.

— Пока и не нужно, — откликнулся Дар. — Пусть сперва надышится.

Глаза козленка были по-прежнему закрыты. Держать его голову, наклонившись, было неудобно, у Евдохи заныла спина, и она опустилась на колени в росу, все еще прохладную, несмотря на солнечное утро. «А мальчик-то мой в одной рубашечке мерз…» — сокрушалась она.

Козленок вдруг фыркнул, забрызгав ей поневу, и приоткрыл глаза. Дар обмазал его шею остатками жижи, вытер руки о траву и встал напротив козленка. Тот опять фыркнул, его вертикальные зрачки расширились, и он немного отпил из плошки.

— Теперь он сам будет уменьшать свою боль, — сказал Дар. — Но если до вечера не выпьет отвар, он умрет.

— А та боль, что ты взял у него?.. — неуверенно спросила Евдоха.

— Я бросил ее в лесу, — ответил Дар. — Со мной все хорошо, но я хочу спать.

Евдоха наконец накинула на него платок, обняла за плечи и повела в избу. Он покорно дал раздеть и умыть себя и опять казался ей обычным мальчиком, усталым и беспомощным, именно таким она его и любила больше всего. В избе все еще стоял сильный грибной дух.

— И чего это ты такого набрал? — покачала головой Евдоха, укладывая Дара на лавку и накрывая ему ноги лисьей шубейкой поверх одеяла.

— Я не знаю, как они зовутся, — пробормотал он. — Человеку лучше их не есть. Они почти такие же ядовитые, как когти той птицы. Зачем ты спрашиваешь? Если б меня не было, ты бы нашла их сама…

— Да что ты, как бы я их нашла?.. — удивилась она и замолчала. Дар уже крепко спал.

«Почему он так сказал?» — думала Евдоха, уже зная, что он прав. Она бы тоже смогла вылечить козленка. Ну, может быть, как-то по-другому, не так, как мальчик. Как же смела она взвалить такой груз на его плечи!.. Она почувствовала жгучий стыд, кровь ударила ей в лицо.

«Ведьма! Бей ведьму!..» — предупреждающе всплыли в памяти злобные крики.

Евдоха вдруг тоже озлилась: «Пусть! Пусть я ведьма! Ну и что? Зато я не такая, как вы! Я больше не стану бояться вас!»

Евдоха ухватилась обеими руками за прожженный стол и оттащила его в сторону. Оплавившее земляной пол колесо Перуна было четким и незатоптанным. Евдоха легла на него спиной, раскинув руки и глядя вверх широко раскрытыми глазами.

«Всемогущие боги! Я, ведунья Евдоха, отторгнутая и прозревшая, благодарю вас за бесценный дар и принимаю его!»

Снаружи зашумел ветер. Дверь в избу с силой захлопнулась и вновь распахнулась. Колесо под Ев-дохой начало вращаться, и она слилась с ним воедино, пронзенная всеми шестью спицами. Крыша раскрылась. Из клубящейся мглы появилось красивое лицо с ледяным взором.

«Не делай этого!..»