– Вечная молодость? – мой голос предательски дрожал от волнения, страха и злости. – Какая к черту молодость? А разве добродетель всего человечества не сострадание и любовь? – спросил я. – Кажется, об этом еще говорил Далай-лама.

– Прости…

Она опустила свой взгляд.

Давай, плачь. Быть может, я смягчу свое суровое и осужденное впечатление об этой замечательной даме.

Но Синди вела себя, как парень-рубаха, не оборонив, ни одной слезинки за все время. Это начало меня пугать.

– Подводной ловушки, как таковой не было. Я разыграла этот спектакль, поскольку знала, что до нас скоро доберутся, а у тебя заберут кристаллы. Поэтому, я, немного задержалась под водой, а затем спокойно вынырнула. Конечно, я не могла так просто вернуться сюда, а портал можно было открыть только одним способом. У меня оставался еще один артефакт, в котором хватило заряда на последнее путешествие.

– Зачем ты вернулась сюда? – я спросил немного осуждающе, ведь имел на это полное право в сложившийся ситуации.

– Я не выдержала. Захотела вернуться к тебе и перестать это тройной обман. Я обычный человек, потом агент Синди и еще таинственная Настя, с которой ты говорил. Прости. Ты же видишь, я тебя использовала в своих целях. Потом не смогла так жить и все рассказала. Я ведь люблю тебя и поняла, что не могу больше обманывать и использовать тебя. Оскар, я полная дура! Дура!

Она спрятала лицо в ладонях и стала чаще шмыгать носом. Дыхание стало быстрым, а содрогание всего тела свидетельствовало о чувстве вины, оно подобно горному ручью стало капать вниз. Девушка шмыгнула носом еще несколько раз и стала заботливо вытирать рукой слезы, растирая их по всему лицу. Я по-джентельменски протянул ей носовой платочек. Она посмотрела на меня сквозь пальцы рук, но сие творение человечества, предназначенное для чистоты, взяла.

Я внимательно смотрел за действиями Синди, чувствуя некое сострадание. Ведь ошибки делают все люди, а выводы с них лишь меньшая часть. Правда, магическое воздействие артефактов оправдывало ее большинство корыстных, подлых поступков.

– Прости, если сможешь, – произнесла она. – Я… я сразу потеряла голову от твоей непосредственности, скромности и чувственному восприятию искусства, которое не свойственно большинству парней. Моя смелость, профессионализм и жестокость – это шелуха, маска, которую я одеваю каждый раз, выходя во внешний мир. Ты простишь?

Синди перестала уже плакать, а об этой распространенной в часы горечи и печали церемонии свидетельствовали лишь красные круги под глазами. А в остальном она ни капельки не потеряла своей обаятельности и женственности.

Я покрепче обнял ее за плечи и нежно погладил по голове. Говорить ничего не стал. Почему-то все слова мне показались лишними, условностями, формирующие препятствия и непонимания между людьми.

– Ты меня простишь? – повторила она вопрос более спокойным тоном.

– Думаю, да. Но сейчас не это важно.

– А что тогда?

– Кажется, я услышал какие-то теплые и нежные слова от сердца. Или мне это показалось?

Синди усмехнулась и тряхнула головой. Волосы заколыхались в разные стороны, что сильно меня взволновало. Не на шутку.

– Вообще-то такие слова первые говорят рыцари. Или таковые уже перевелись на нашей земле?

Достойный ход.