-Откуда ты знаешь? – Зажимая кровоточащую рану другой ладонью, спросил я. – Ты видишь будущее или можешь перемещаться из одной головы в другую?
-Нет. – Бенедикт качнул головой. – Я сейчас на Грессии, и все каналы только и трубят об этом – о похищении детей.
-А как тогда ты попадаешь сюда? В Мир Иллюзий… Почему Морис не может так?
-Морис может, но не так. – Поправил меня он. – Наша Сила похожа, и всё же различна. Граф Анедо имеет связь с этим миром лишь когда кто-то из вас, его подопечных, в плачевном состоянии тела, то есть в коме. Я же могу сделать это в любой момент времени.
Мне гораздо больше лет, чем ты можешь предположить, Алекс. Тот возраст, что я назвал тебе – лишь относительная дата, очередная точка определённого момента моей жизни – честно говоря, не помню, какого. Но тогда мне грозила смертельная опасность, но я сумел выжить. Каждый раз я отсчитываю свои года заново, в такие моменты.
-Погоди, так тебе даже не за шестьсот семьдесят перевалило?! – Вот это была новость.
-Нет.
Я родился давно, не на Грессии и не на Трайсети, даже не на её колонии… Моя родная планета носила название Земля.
-Что?! – Я слушал и не верил своим ушам. – Неужели байки Тайлера – вовсе не байки? И, получается, ты живешь уже шесть с половиной миллиардов лет?! Бред!
Бенедикт отрешённо улыбнулся, словно и не ожидая, что я поверю. В его больших умных глазах четырнадцатилетнего подростка мирно, как море в штиле, колыхалась житейская мудрость, и спорить он не собирался.
-Я родился совершенно обычным ребёнком. Ребёнком, на умирающей планете – скорбные времена, и учёные всерьёз занимались вопросом выведения расы сверхлюдей – тех, чьи способности помогут спасти человечество от вымирания.
Я не помню того места, где я родился, лиц отца и матери, их имён, название страны и города, улиц. Ровным счетом ничего – прошло слишком много времени. Но я помню имя учёного, занимающегося этим экспериментом. Его звали доктор Родрикс, и он был добр к нам.
-Ты был не единственным… экземпляром? – Осторожно спросил я.
-Конечно, нет. – Вздохнул Бенедикт. – В проект отбирались дети от тринадцати до восемнадцати лет, очень строго, без генетически пагубной наследственности, хронических заболеваний и прочего мусора, способного завалить все дело. Этот возрастной критерий определял уже развитые способности к размножению, но ещё не запущенный механизм старения – одно из основных условий выживания нашего вида. К тому же, каждый из испытуемых проходил строгий психологический отбор. Нас делили на группы, телепаты – интеллектуалы, стихийники – в основном те, кто обладал достаточно хорошей проводимостью тела и чувством единения с природой, менталисты – из тех, чья работа мозга превышала самые высокие показатели электрической деятельности этого органа… Групп было много. Я относился к самой сложной категории – и самой малочисленной, нас всего-то было человек десять. Прототипы грёбанных ангелов, не меньше…
Было странно слышать слова ругательства из уст почти святого Бенедикта, и я не смог сдержать усмешки.
-Доброта, заложенная в генах. Как тебе такое? – Продолжал он. – Жизнь – главный принцип самой жизни. Не убивать. Воскрешать. Растить. Мы были из тех, чьи гены, то есть изначальные жизненные установки, были напрочь лишены злости, ненависти, стремления убивать, даже ради того, чтобы выжить.
-Так вот почему вы с Морисом такие «добренькие»! – Заключил я. – И что было дальше?
-Из организма нам удаляли ген старения – увы, он был у всех без исключения. Не спрашивай меня, как. В этом деле я полный профан. Но многие из детей после операции умирали. Нас предупреждали об этом заранее. И всё же отчаявшиеся родители охотно отдавали свои чада в руки доктора Родрикса, вероятно, надеясь, что их ребёнок – тот самый, кому повезёт больше остальных… А после произошла непредвиденная катастрофа. Земля в буквальном смысле начала разваливаться на куски, и само собой, «проектных» детей спасали в первую очередь – человечество должно было выжить любой ценой.
-Сколько вас было?
-Не больше тысячи. И не все были подготовлены к трудностям полёта. Это сейчас космические корабли оснащены антигравитационными системами, и мы можем не напрягаться, чтобы с комфортом преодолевать огромные расстояния в космосе. Раньше понятие «невесомость» в открытом космосе было нормой, и никто не представлял свою жизнь без специального костюма, который мы называли «скафандром». К тому же, некоторых мы просто раздражали – тем, что над нами все так пеклись, и то и дело на кораблях вспыхивали бунты. Но мне повезло – я выжил. Время шло. Люди на кораблях рождались, взрослели, старели и умирали. Я же, как и прочие мои братья и сёстры по проекту, оставался всё тем же четырнадцатилетнем нестареющим ребёнком, и это было просто удивительно.