А мне снился сон, навеянный, должно быть, снегопадом. Сон странный, туманный, поверхностный. Сон, воспринимаемый скорее не разумом, но душою, видимый не глазами, но всей поверхностью тела. Мне снилось, будто я стою на невообразимо высокой горе, такой высокой, что не видать даже ее склонов, затянутых белесой дымкой тумана. Гора будто плыла в потоке молочных облаков, настолько стремительно несущихся по небу, что разглядеть их отдельные черты не представлялось возможным. Я чувствовал, что где-то внизу, за туманом, раскинулись земли, где живут люди, звери, птицы, где текут быстрые реки и цветут благоухающие цветы. Там, внизу, идет обычная жизнь, тихая и размеренная, не сметенная ордами демонов и ангелов, не потревоженная несчастьями и лишениями. Но во сне я будто бы знал, что скоро всему этому придет конец. Мир рухнет, реки станут ядовитыми, цветы иссохнут и превратятся в прах, а люди начнут убивать друг друга.
Казалось, должна прийти жалость или, по крайней мере, некое разочарование, что идиллия разрушится. Но нет, я ощущал спокойствие, какое ощущает человек, почти достигший главной цели всей своей жизни. Спокойствие, постигаемое, наверное, лишь единицами из когда-то живших и живущих ныне. Воспоминания всей прошлой жизни ушли в темноту, стерлись из памяти, и взамен пришли другие, неясные, нечеткие как пустынный мираж.
Я умер. Точно, я уже умер! Семь лет, проведенных мною в беспамятстве означают лишь то, что я был мертв, но вот вновь воскрес. Вновь!
Вновь…
Почему меня это так обескуражило? Разве жить — плохо? Разве жизнь — не главная и подчас единственная отрада, дарованная высшими силами? Нет, жизнь — хорошая штука, как ни крути, с этим не поспоришь. Жизнь прекрасна, она дает радость познаний и открытий, отворяет дверь в многочисленные миры фантазий и воспоминаний, она дает надежду на рано или поздно достигаемое счастье… Счастье…
Все ж глупое это слово — счастье… Бессмысленное. Кто скажет, в чем оно состоит, тот ошибется, потому что счастье невозможно постичь, познать, увидеть или потрогать. Счастье так же ускользает из наших рук, как ускользает вода, как обдувает руки ветер, как летят по высокому и низкому одновременно небу белые облака. Белая река облаков… Каким видится счастье человеку, людям? Примитивным, банальным, обывательским, материальным… Недаром ведь испокон веков ходят поговорки, мудрствующие о счастье: не в богатстве, не во власти, не в здоровье оно… Наверное, в поиске? В поиске счастья и заключается само счастье? Возможно… Когда веришь, что счастье есть и его можно найти, ты уже, фактически, счастлив. Вероятно… И ведь я искал его! Искал, потому был уверен, что найду, потому был счастлив, когда до окончания поисков, до логического завершения моей жизни осталось лишь мгновение!
Но как же я теперь разочарован! Как слеп был я, как заблуждался, что иду верной дорогой, что дошел до конца и осталось сделать лишь единственный шаг! Нет, не разочарован я, не обескуражен… Я подавлен и несчастен…
Вновь я стою здесь, на этой вышине мира, на самой высокой точке, какую только можно себе представить. Тут и облаков-то быть не должно вовсе, и воздух разрежен до боли в легких и головокружения. Но, тем не менее, я вновь стою тут, откуда, пожалуй, все и началось…
Началось… что? Моя жизнь? Моя смерть? Мой путь? Не знаю… Трудно взять под контроль скачущие галопом мысли, трудно усмирить бушующее сердце. Ничего не складывается в голове, но как будто бы… как будто бы…
Я в изнеможении сел на корточки и закрыл лицо ладонями, совершенно обессиленный от странных мыслей и ощущений, пришедших будто бы и не ко мне вовсе на этом высочайшем пике. Долго сидел я, обдуваемый ветрами, не чувствовал холода. Когда, наконец, я отнял руки от лица, то заметил, что нахожусь вовсе не на пике горы: под ногами были светло-серые, почти белые плиты, аккуратные квадраты мелкозернистого материала вроде бетона…
Где же я все-таки? Вначале… Опять…
Опять…
Я проснулся так резко, что едва не вылетел из кресла. Броневик бросало из стороны в сторону, по кабине туда-сюда летали какие-то вещи. Ника в черной футболке и камуфлированных штанах что-то кричала Молоту, взбираясь при этом по небольшой лесенке наверх, в башню с пулеметным гнездом.
— Опять эти подонки! — Лишь это смог я разобрать в крике девушки.
Тут же до слуха донесся глухой бас пулемета, крупнокалиберного, судя по звуку.
Ба-ба-ба-ба-ба…
Короткая очередь. Броневик вновь бросило в сторону. И вновь:
Ба-ба-ба-ба-ба…
Я заметил ноги Хакера, быстро скрывшиеся во втором пулеметном гнезде. Теперь орудия долбили в унисон, приглушенные толстыми стенами броневика. Молот крутил руль и был напряжен до предела, о чем свидетельствовали вздувшиеся на спине и руках мышцы; Гоша визгливо орал проклятия и посылал короткие автоматные очереди в отверстие рядом с бронированным лобовым стеклом.
Нетрудно было понять, что на нас кто-то напал. Кто — я не знал, но крики экипажа «Черта» недвусмысленно намекали на опасность, исходящую от нападающих. Трясущимися руками я поднял оброненный Никой автомат (вроде бы АК-74 с укороченным стволом), подскочил к закрытой бойнице в боку броневика, затем привычным движением снял оружие с предохранителя и дослал патрон (как-никак я работал в охранной структуре и умел обращаться с оружием, а с армии остались навыки стрельбы и из пулеметов, и даже из минометов). Открыв узкую бойницу, я поначалу ничего не заметил, лишь белесую пелену снега и тьму. Однако тут же трассирующие пули вырвались откуда-то слева, несущиеся в нашу сторону; ответный залп сразу двух гнезд поразил цель во тьме, и она взорвалась яркой вспышкой. То был автомобиль.