Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И ей это удалось.

Семеро немецких музыкантов из группы «Ин Экстремо» семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они рылись в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском, на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их нередко забирали в полицию.

И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.

Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. А от этих немецких ребят, от их музыки исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.

Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику:

«Данке шен! Данке шен!» И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда не чувствовала себя такой слабой и разбитой.

Потом провалилась в глубокий, темный сон.

Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.

Она плохо соображала со сна, а он почему-то кричал шепотом:

– Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В «Лягушатнике» будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь? И вообще…

Он не договорил. Кто-то грязно выругался. Автоматная очередь. Дикий женский крик. Трубку повесили. Писклявые гудки.

Она закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону.

«Это его мать кричала», – медленно доходило до ее сознания. Сумочка с пистолетом лежала рядом на полу. Когда она выбежала во двор, в подворотню въезжал «Москвич» Ивана.

– Далеко собралась?

– Как ты вовремя! Давай быстро на Лиговский!

Во дворе харитоновского дома стояли милицейские машины и «скорая помощь». Иван и Аида подоспели к выносу тел. Два трупа на носилках были накрыты белыми простынями, и невозможно было определить, где сын, а где мать. Правда, с одних носилок свешивалась худая женская рука в черном рукаве.

– Что с тобой? Тебя всю трясет! Ну-ка, давай в машину!

Она не стала ничего ему объяснять. Самой бы разобраться! Утром она намеревалась расстрелять и Ваха, и его мамашу, и рука бы не дрогнула. У Харитоновых не оказалось дачи, и это их спасло. Вернее, отсрочило убийство на несколько часов. Что же с ней произошло за это время? Почему ее, привыкшую к крови и трупам, так лихорадит?

– Это твои хорошие знакомые?

Неужели он не понимает, что ее надо оставить в покое?!