Очнулась Аида в полной темноте. Потом окружающий мир начал постепенно проясняться. В гараже по-прежнему горела тусклая лампочка, но почему-то слева все время была тьма. Она вдруг поняла, что ослепла на один глаз. Именно с левой стороны ее ударили гаечным ключом. Она вспомнила, что сидела на табурете, а очнулась на полу. В правой руке зажат пистолет, левая – вся в крови. Неужели она потеряла столько крови? Кровь была повсюду. Нет, это чужая кровь! В метре от нее, уткнувшись лицом в пол, лежал парень. Значит, она успела нажать на спусковой крючок.

Аида прислушалась. Парень дышал. Наверняка попала в живот. Это никуда не годится! Нечисто сработано! Она попробовала встать, но голова так кружилась, что пришлось воспользоваться опрокинутой табуреткой.

Сидение на табуретке не принесло никакого облегчения. «Необходимо встать и прикончить этого говнюка!» – приказала она себе.

Она поднялась и сделала три неуверенных шажка.

Целилась в затылок. Целилась долго. Ей казалось, что единственный видящий глаз ее обманывает. Наконец выстрелила.

Посмотрела на часы. Всего десять минут она находилась в бессознательном состоянии, а кажется, прошла целая жизнь.

Спрятала в сумочку пистолет, достала перчатки. В таком состоянии можно оставить «пальчики». Она всегда помнит о «пальчиках», даже когда получает по голове гаечным ключом!

На стене висела аптечка. Все что ей было необходимо – вата и нашатырный спирт. Натерла виски, сразу стало легче.

Посмотрела в зеркало пудреницы. Над левым надбровьем приличная шишка и покраснение. Глаз немного припух. Слава богу, ничего не рассечено! Она припудрила больное место. Бросила в сумочку пузырек с нашатырем и пошла к выходу.

Дождь не только не прекратился, а, наоборот, усилился. Аида раскрыла зонт, и несмотря на головокружение, прибавила шаг.

Всю длинную дорогу домой, сначала на троллейбусе, потом на метро, она размышляла над признанием Водолаза и не переставала удивляться. Еще вчера она заподозрила, что насчет людей Борзого Соня врет. Они бы нашли другой способ разделаться с ней, более надежный, чем стрельба с катера, качающегося на волнах. Ей это показалось слишком глупо, по-мальчишески и непрофессионально.

Мотивы теперь тоже стали ясны Аиде. Софья решила реабилитироваться в глазах вышедшего на свободу мужа, принеся ему в жертву любовника, который сыграл не последнюю роль в его аресте, а также знаменитую киллершу, которую нотариус всегда побаивался. Решение она приняла не сразу, а как только поняла, что Марк не станет ее опорой в жизни, что с ним она не сможет бежать за границу или хотя бы из города, что, потеряв жену и детей, он впал в меланхолию. А меланхолия – не помощница в больших и серьезных делах. И, конечно, она лишится всего того, что может заполучить, как только Юрий Анатольевич покинет этот бренный мир. Ведь такие люди, как он, всегда ходят под прицелом.

Она все-таки извлекла один положительный момент из разговора с Водолазом. Она напрасно ждала вчера людей Борзого. Их попросту нет в Петербурге. Зато есть милиция, которая рано или поздно выйдет на ее след.

Софья, Костя, Саша убиты из одного пистолета. То, что она вымыла свою чашку и замела следы после чаепития над . Фонтанкой – это полдела. Дураку понятно, что в доме был кто-то третий. Более того, имеется свидетель, старая грымза кухарка.

Ее адрес и телефон тоже есть в записной книжке Сони. И до кухарки надо обязательно добраться и заткнуть ей рот раз и навсегда. В противном случае Аида рискует не доехать до Москвы. Весь вечер ее тошнило, о еде она не думала.

Ночевать Аида отправилась на квартиру Виктора, в район Сенной площади.

Марк на всякий случай сделал для нее дубликаты ключей. Она прихватила с собой компакт-диск с любимыми немецкими бродягами. Магнитофонные записи бывшего хозяина квартиры стояли ей поперек горла.

Уснула с молитвой на устах, перебирая четки, под волынки и барабаны современных вагантов.

– Что это с вами? – вытаращил свои большие черные глаза господин в бархатной жилетке. Сегодня жилетка была бордового цвета.

Опухшее надбровие сразу бросалось в глаза, хоть синяк и был тщательно замазан. Аида с утра ловила на себе вопросительные взгляды, но только цыган осмелился спросить вслух.