Максим положил голову к ней на колени, и его скрюченный позвоночник начал постепенно распрямляться, и впервые за многие годы, за тысячи-миллионы-миллиарды лет он уснул спокойно. Спал Максим совсем недолго, может быть, всего несколько секунд, но когда открыл глаза, головная боль и какая-то повседневная хмарь исчезли без следа. Они вышли на улицу и присели на скамейку в скверике.
И тут Максим вспомнил, вспомнил всё, что случилось с ним с сегодняшнего утра, и, сбиваясь и заикаясь от волнения, перескакивая с пятого на десятое, рассказал Ксении. А день начинался обыденно. Максим вышел из дома часов в десять утра, сжимая в ладошке последнюю мятую «трёшку». Бабушка после бессонной ночи чувствовала себя плохо и снова прилегла на кушетку, укутавшись тёплым потрёпанным пледом. Когда Максим уходил, она, приподняв голову, попросила:
— Ты побыстрей возвращайся, Максимка, а то очень хлебушка хочется.
А на улице ему повстречался Витёк. Он подбежал к Максиму и, захлёбываясь слюной, торопливо залопотал:
— Я тебя, наверное, скоро час жду. Пошли скорее в «клуб». Там жратвы навалом: бутерброды, лимонад и прочее. Ребята уже уминают. Пошли скорее!
Но из ребят там были только Лёха и Колян. Они сидели в центральном «зале» за колченогим столом и лениво перекидывались в картишки. Кроме них, немного поодаль, в полутьме на скамейке сидел какой-то незнакомый мужик в годах, с седым ёжиком волос, одетый в потёртые джинсы и мятую грязную рубашку. Когда Максим вошел, Лёха кивнул:
— Знакомьтесь: Ерофеич, наш работодатель, можно сказать, эксплотатор. Ха-ха! Мы с Коляном сегодня попахали на него. Вот наш гонорар. — И он показал на грязную, заляпанную жиром газетку, на которой лежало несколько вкривь и вкось нарезанных бутербродов с неаппетитной сизой варёной колбасой. Обхватив Максима за плечи, Лёха подвел его к Ерофеичу: — А это наш хороший друг Максимка, очень умный и порядочный, никогда не подведет. Верно ведь?
Максиму пришлось подержаться за скользкую и холодную пятерню Ерофеича. Тем не менее, мужик крепко сжал пальцы Максима, как бы не желая их отпускать. И когда Максим с плохо скрываемым отвращением выдернул свою ладошку, тот тихонько прошипел сквозь сжатые зубы:
— Ну что ж-ж-ж, ладно… — И подтолкнул к столу. — Ешьте, подкрепляйтесь. Чем богаты, тем и рады. А потом можно и поговорить…
— А о чем говорить-то?
— Что же, у нас, у мужиков, и темы для разговора не найдётся? А? Ну вот!
На столе, кроме бутербродов, стояла початая бутылка «Пепси» и два грязных стакана. Лёха плеснул в один немного лимонада и вместе с куском хлеба, положив на него маленький кусочек колбасы, протянул Витьку:
— Жуй! А потом мотай отсюда. Что «ну»? Что? Не по-о-онял… Мотай! Нужен будешь — призовём под свои знамена.
Лёха кивнул Максиму:
— Ешь, пей. А может, ты «Фанты» хочешь? — И подмигнул Ерофеичу, а тот достал из пакета пластиковую бутылку, тоже не полную. Максим взял ее и выпил из горлышка почти всю, оставив на дне два-три глоточка. У лимонада был какой-то странный привкус. Ерофеич довольно покивал:
— Молоток! Может, чего покрепче желаешь? — И достал из того же пакета чекушку водки.
— Не-а! — ответил, жуя, Максим.
— Во наворачивает! — завопил Лёха. — Да что же, тебя бабка совсем не кормит? Одни кости у ребенка остались. — И больно ткнул своим железным пальцем под ребра Максиму. — Что ой-то? Или больно? Ты же мужик, а не кто-нибудь та-самая! Верно?.. Кстати, а как бабка себя чувствует? Как всегда, говоришь? Всё время лежит, говоришь? Лады!.. Ну, ешь! А мы пока по граммульке своего лекарства примем.
Он ловко плеснул в два стакана из чекушки, а затем влил себе в горло оставшееся.
Очень скоро Максиму, хоть он и не пил спиртного, стало весело, радостно. Голова закружилась, зашумела. Ерофеич внимательно следил за ним. Потом, переглянувшись с Лёхой и Коляном, сказал: