Платформа пиров снова сменила курс. От легкого толчка д’Орман покачнулся, но удержался на руках и даже сумел подняться, движимый лихорадочным любопытством.

Обе платформы выровнялись в одной плоскости, борт о борт. На палубе второй платформы плотными рядами стояли обнаженные мужчины и женщины, ничем не отличавшиеся от ииров. Д’Орман прекрасно понимал тактический замысел этих начальных маневров.

Ему предстояло стать свидетелем такого же, как в старину, абордажа, пиратского нападения, неслыханного по своей жестокости. “Это — насилие в кристально чистом виде”, — подумал он. И в этих грандиозных событиях, готовых поколебать ни в чем не повинные небеса, он не должен был стать вносящим разлад элементом.

Дрожа от невыразимого волнения, он сел. И это послужило каким-то своеобразным сигналом. Откуда-то из ночи вынырнула та же самая молодая женщина и бросилась к нему. На ней было прежнее платье темного цвета, но она едва замечала, что его складки мешают ее бегу. Она опустилась рядом с пилотом. В ее громадных глазах овальной формы пылал огонь неистового возбуждения и — что потрясло д’Ормана — беспредельного ужаса.

И в тот же миг его нервы скрутило под исходившим от нее эмоциональным, редким по силе и плотности, воздействием. Снова поступило необычное послание о том, что ему предоставлялся еще один шанс. Если теперь он сумеет воспользоваться контактом с ней, чтобы стать анодальным центром, то будет тем самым способствовать победе. И тогда ей не будет грозить изгнание. В прошлый раз женщине понравилось то, как он с ней поступил, но это нарушило требовавшуюся степень чистоты и невинности.

Она передала ему что-то еще, но перенасыщенный разум д’Ормана уже перестал переводить в мысли получаемые от нее эмоции. От удивления космонавт даже привстал. Сначала это сообщение его не поразило, но затем он вспомнил слова одного из мужчин-ииров о том, что однажды он уже на время вывел из строя одну из их женщин в ее роли нодального центра.

И всего-то из-за одного поцелуя!

Таким образом, старые, очень старые проявления близости мужчины и женщины до сих пор не потеряли своего мощного воздействия. Д’Орман с легким озорством представил себе, как он бегает вдоль всей платформы и, словно вор в ночи, срывает с губ всех встреченных им женщин поцелуи, чем полностью дестабилизирует корабль мрака.

Сделав над собой усилие, он отогнал эту мысль. “Дурень! Ну и бестолочь! — обругал он самого себя. — Вынашивать такие мысли в тот самый момент, когда каждая частица твоего тела должна была сосредоточиться на решении высшего смысла задачи — действовать сообща с этими людьми и выжить самому”.

Молодая женщина яростно встряхнула д’Ормана, возвращая его к действительности. Какое-то мгновение он еще сопротивлялся. Но затем сила воли этой женщины заполнила его целиком, диктуя действия: сесть по-турецки, взять ее за руки и заблокировать свое сознание…

Так он и поступил. Он видел, как она опустилась перед ним на колени, охватила его руки своими и опустила веки. Словно молилась.

Повсюду вокруг них ииры разбились на группы, приняв ту же позу: мужчины, сидя скрестив ноги, держали за руки стоявших на коленях женщин. Сначала в полумраке д’Орман с трудом мог вообразить себе, как все происходит в том случае, когда на одного мужчину приходились две и более женщины. Но почти в тот же миг слева от себя он заметил группу такого рода. Все четверо образовали круг, сцепившись руками.

Д’Орман взглянул на другой корабль. Там тоже мужчины и женщины держались за руки.

Все чувства у пилота были предельно обострены. Ему вдруг подумалось, что звезды взирают сейчас на спектакль, ради которого они не рождались, — последние и благоговейные приготовления к битве. С чудовищным и нескрываемым цинизмом он ждал, когда же закончится этот сеанс очищения и наконец-то из него возникнут сверкающие кинжалы, которые жадно схватят истосковавшиеся по делу руки.

И как тут не быть циничным перед столь глубоко деморализующим фактом, что и по истечении трех миллионов лет все еще существует война? Способы ее ведения претерпели коренные изменения, но война от этого не перестала быть таковой!

Именно в этот мрачный момент д’Орман стал анодальным центром.

Что-то похожее на пульсацию возникло в его теле. Это напоминало удар током, но без ощущения терзающего болью ожога. Это было беснующимся пламенем, беспредельно усиливавшимся, перераставшим в ликование, материализовавшимся в калейдоскоп различных форм.

Космос заметно посветлел. Стрельнула лучом Галактика. Звезды, эти еле различимые в беспредельной Вселенной точки, при взгляде на них чудовищно раздувались. Но когда он отворачивался, они снова возвращались в прежнее состояние.

Исчезали расстояния. Свертывалось все пространство, покорно повинуясь его тончайшему восприятию мира. Миллиард галактик, квадрильон планет раскрывали свои неисчислимые секреты его необычайно острому взгляду.