– Разумеется. Когда я приходила в последний раз, ты болталась под потолком в плетеной люльке и орала, точно писклявый комар. Скажи ему, что Лавиани зашла в гости.

– Смотри, ничего не сопри, пока меня нет.

Сойка покрутила пальцем у виска:

– Я вроде пока не обдолбалась мутской пыльцой. А раз так, тебе придется заплатить, и немало, чтобы я хоть что-то отсюда украла.

Когда женщина вернулась, то сказала:

– Как меня зовут?

– Чего? – нахмурилась Лавиани.

– Отец говорит, ты слышала мое имя, когда приходила.

– Я понимаю, что Мариус гораздо старше меня и в мозгах у него еще большая каша. Раз он считает, что я запоминаю всех человеческих гусениц, что ором требуют мамку. Сколько времени прошло. Если я и слышала, то тут же забыла.

Женщина нисколько не обиделась на такие слова.

– Тогда как отец называл тебя?

Лавиани закатила глаза. Игры в вопросы и ответы невероятно тупы. Понятно, что Мариус в доме, и понятно, что она может дать пинка этому привратнику да войти. Могла бы дать, если бы стоявшая между ней и дверью не была дочерью старого друга.

– Рыба Полосатая он меня называл. Ну что? Закончили с глупостями?

Закончили.

Внутри было куда чище, чем прежде, хотя так же темно и сыро. Узкая лестница на второй этаж под ногами стонала не то от ужаса, что вот-вот развалится, не то от экстаза, что наконец-то по ней кто-то решился пройти, несмотря на плачевное состояние.

Крутая, с неудобными ступенями, она больше походила на пыточный инструмент. В этой части дома Лавиани никогда не была, заходила лишь в мастерскую, что пряталась в подвале.

– Как он сюда забирается?

– Говорит, что там воздух свежее и видно краешек моря. Отец почти не спускается вниз. Он плох.

В комнате были открыты окна, большую часть обзора загораживала туша маяка, и моря действительно был лишь краешек – лазоревое пятнышко, не больше.

Мариус сильно сдал. Ему было к семидесяти, и зубов у него почти не осталось, отчего губы западали и выглядел он еще старше. Он ссутулился, от некогда густых светлых волос остался лишь седой пушок. Глаза выцвели, стали блекло-зелеными, водянистыми, а кожа на шее вся в складках и пятнах. Но лицо осталось узнаваемым: живое, хитрое, с обвисшими щеками, чем-то напоминающее морду хомяка.