– Давай, Машка, иди сюда. Поделюсь плащом. Добрый я сегодня.

– Как ты меня назвал?

– Как надо, так и назвал. Другого ж имени у тебя нет.

– Есть!

– А мне его скажешь?

– Нет!

– Значит, будешь Машкой. И давай лезь под плащ. Теплее будет. Быстро! Пока не передумал.

Послушалась, залезла, повернулась спиной. И сразу стало холоднее. Согреешься тут, как же! Со всех сторон дуть стало. Все-таки у меня плащ, а не палатка. Подгреб девку ближе, она зашипела, как кошка, царапаться начала. Хорошо хоть перчатки надел.

– Да нужна ты мне! Я спать хочу в тепле!

Затихла. И дергаться перестала. Бываю я иногда убедительным, сам себе поражаюсь.

– А сейчас нельзя спать.

– Это почему же?

Машка промолчала и я начал дремать. Все-таки вдвоем теплее. В натуре. Только не выспишься вдвоем. Один шевельнулся – второй тоже глаза открыл. Какой уж тут сон! Дрыхнуть одному нужно, а вдвоем…

– Не спи! – девка дернула лопатками. Острыми. Даже сквозь куртки чувствуются. – Скоро Санут придет.

– Да? – спрашиваю, а сам зеваю во весь рот. – И кто он такой, твой Санут?

На всякий случай оглядываюсь, пока Машка молчит. В натуре, может подбирается кто? Но все спокойно, вроде. Та же мокрая темень, тот же нудный, осенний дождь, под который мне всегда хорошо спится. Спалось. Дома, в теплой постели. А здесь… Впереди и слева огоньки светятся. Два зеленых и два желтых. Это волчары не спят. Соседи наши. Жрать, небось, хотят.

Надо было сразу раскинуть все по понятиям. Чтоб знали, кто в доме хозяин. В смысле, на столбе. Теперь вот присматривай за ними, а то схарчат еще.

Желтые огни мигнули и исчезли. Остались зеленые. Эти глаза напротив… Вот ведь где вспомнилось! Двадцать лет не вспоминал и на тебе! Из песни это. Я тогда совсем мальком был, когда ее пели. Типа, ретро. Для тех, с кого песок уже сыпется. Здесь таких песен не поют, ясен пень. Может, и радио не знают. Как в странах третьего мира. Где жрут все, чего не может тебя сожрать. Без базара! Сам видел. И не хочу чтоб меня харчили. Это может, буддисту какому все по барабану: для него душа главное, а тело – темница. А мне мое тело еще понадобится. В ближайшие сорок лет – это уж точно. Слышал, и после семидесяти мужики очень даже могут… но в это я поверю, когда доживу. Если доживу! А то зеленоглазый пялится на меня, как голодный на полную миску.

– Слышь, братело, ты даже не думай на меня, как на жратву. Не надо. Я ведь тоже жрать хочу. Могу и тебя за харч посчитать. Или твоих щенят.

Тихо ему так сказал, спокойно. Как Ада Абрамовна с нами говорила. Лучшая училка во всем городе. И в моей жизни. В натуре! Если бы ни она, не дожил бы до половозрелого возраста. Как счас помню, подзывает к своему столу, смотрит сверху вниз, – а я в десять лет совсем заморышем был, вполовину меньше Машки, – и говорит: