Ее глаза становятся все больше и больше, пока она читает, а потом мама сует телефон мне в руку, как будто он ее обжег.
— Бьянка, ты не говоришь о таких вещах своей матери. — Она сжимает виски и качает головой.
Я снова начинаю печатать, а когда заканчиваю, беру ее руку и вкладываю телефон в ее ладонь экраном вверх.
Я знала, что эти фотографии однажды пригодятся. Аллегра создавала себе имидж естественной красавицы. Поэтому, если ее друзья узнают, что несколько лет назад она вернулась из Бразилии с гораздо большим, чем просто загар, это будет социальным самоубийством.
— Ты не посмеешь.
Мама удивленно смотрит на меня.
— Он тебе и правда нравится.
Я вздыхаю. Нет смысла говорить ей, что я влюблена в своего мужа. У мамы всегда были проблемы с пониманием эмоций, и я давно уже этим смирилась.
Мы проводим еще несколько минут, перебирая сумки, а затем переходим в следующий магазин, где мама выбирает пару платьев и направляется в примерочную. Пока я жду ее, достаю телефон, стараясь не обращать внимания на парня, который разглядывал меня с другой стороны магазина с тех пор, как мы вошли. Я привыкла к тому, что мужчины смотрят на меня. Это происходит постоянно, но это не значит, что мне это нравится. То, что я красивая, не означает, что мне нравится, когда прохожие мужчина разглядывают мою задницу.
Я листаю ленту в телефоне, когда чувствую руку на своей талии. Я сжимаю ручки своей сумки и поворачиваюсь, готовая ударить идиота ею по голове, но передо мной стоит Михаил.
— Думаю, в следующий раз мне стоит объявить о себе, иначе я рискую получить телесные повреждения, — ухмыляется он.
Я бросаю телефон в сумку.
— Я пытался. — Он кладет руку мне на шею. — Но продолжал представлять себе мужчин, идущих за тобой, как за маяком. И не мог сосредоточиться. Не мог думать ни о чем другом. Это сводит с ума, Бьянка.
— Да.
— Три часа.