— Да как тебе сказать, чтоб понял, ты росомаший след видел? Нет… ну в книжке посмотришь, его или медвежий когда он на пальчиках идет — городскому оно без разницы…

— Пааадумаш — рос-сомаха, вот МЕдвед, это да! — Кажется, переигрываю, Петрович как-то уж очень трезво смотрит, хотя мои 0,7 уже давно кончились и вход пошла «белая муть».

— Ты неправ Константин Батькович…

— Иванович я — Ик! Да чего это туда, Ик!! Намешали… Но ты меня просто Кругляш зови…

— Так вот, росомаха зверь серьезный, с ней и твой Медвед связываться не рискует, а еще у нее характер озорной. Если глянешься ты ей — все, вали куда подальше, житья не даст. Ничего не боится, любые запоры открывает, что твой домушник, а что открыть не сможет — сломает, силы у нее немеряно. Но это если баловства ради, а вот если она на тебя в охоту выйдет… тут уже не шутки, свалится с дерева и будет когтями рвать, опомнится не давая. Хорошо хоть этот зверь на человека всерьез не охотится, он больше поозоровать.

— Все, убедил — росомаха зверь сурьезный, не чета косолапому… Тот неповоротлив, а эта сама ловкость и стремительность…

— Вот ведь… охотничек из тебя Кругляш… Ты только не вздумай на это рассчитывать, слышь — не вздумай, если доведется с ведмедем встретится. Он на прямой внедорожник обгонит — больше шести десятков километров дает, лося в чаще догоняет… эх, совсем вы там, в городе, зверя уважать разучились, за периметром вашим, прям как дети малые.

— Все. Понял. Не сурьезных зверей не бывает, неправильный подход выберешь — тебя и хомячок загрызет. Так?

— Голова! Видать ума много раз такая большая. За это надо бы…

— Ага, наливай!

— Будьмо!

— Так что же там не так со следом тем росомашьим было?

— Да не росомаший, похож только, тем более в полтора раза крупнее. А так — всем он отличался. Вот как лист каштана от листа клевера отличаются, вроде тоже похожи окромя размера, а не спутаешь. Размер, впрочем, настораживал, не то слово, такая зверюга так близко к селу… Она ведь мясцом питается и на ее вес мяса надо много. Вот и подумалось мне, что он уже давно меня учуял и смотрит, свежий след-то. А тут бежать нельзя, и отступать нельзя — зверь эту территорию наверняка моей считал, мои ловушки смотрел, начнешь уходить — совсем обнаглеет, попробует свое превосходство показать. Вот и пошел я вперед, глупо конечно, но какой-то кураж нашел. Думал, что если так нагло на него попру, то он может и на попятную пойти.

Петрович покрутил в руке граненый стакан, рюмки уже некоторое время были признаны «несерьезной посудой и попасть сложно», заново переживая свою опрометчивость. Я про себя прикинул источник его «куража», похоже, если он так каждый день отдыхает, то…

— Так вот, тулку свою верную перезарядил, ясен пень. В один ствол картечь «пятерку», в другую — пулю, хорошая у меня была — шарик от подшипника свинцом залитый. Оба курка взвел, так чтобы в случае чего… да и попер буром. Недалеко впрочем, прошел, аккурат вдоль овражка буреломом доверху засыпанного прошелся, малинник обошел и тут ОН. Стоит. Смотрит.

— Неужто шмальнул?!

— Да ты что! Хотя до него метров пятьдесят было, дистанция самая что ни на есть… Но у меня даже мысли такой не возникло, руки сами опустились, и вообще все как-то стало далеко… мелко что ли…

— И каков он?

— А не запомнил толком ничего — глазищи только громадные, на пол лица, будто у ребенка, в самую душу заглянули. Уши все время шевелятся, на жеребячьи похожи. Голова круглая, кошачья, все остальное в шести скрыто, шерсть серая, были черные пятна, но родные или просто тень от листьев не понять, даже мужик или баба не разглядел.

— Так немудрено, зверь же к тебе грудью стоял? Что так разглядишь…