Из шеренги вывалился блатного вида парень и, загребая мысками и поплевывая на ботиночки, побрел вдоль шеренги к командиру, скалясь и зыркая глазками. И командир, весь как-то изменившись, стал похож на пахана с двадцатилетним криминальным стажем.

— Ну, ты чего, ты откуда приканал, фраерок, с какой кичи? — поинтересовался он.

— С зоны откинулся, — ответствовал «фраер». — Вчистую.

— Ой ли? — засомневался «пахан». — Сдается мне, что ты, фраерок, лягаш, и надобно тебя через то жизни лишить, на перышко поставить. Ясно? — Уже не «пахан», инструктор спросил: — Ты где такую походочку срисовал? Где таких манер набрался? В детективах? Блатные так не ходят. И не говорят. Так лохи последние себя ведут. Любой урка тебя в айн момент срисует и к параше приставит! Усёк?

— Так это… Да ладно, начальник.

— То-то… Пшёл в строй!

Сникший «фраер» побрел на свое место.

— Вы что, ребятки, мне тут театр разыгрываете? Погорелый. Или вы народные артисты? Или вам телевизионная слава покоя не дает? Тогда вам не сюда, тогда вам в ящик рожи скалить и глазки пучить! В жизни так не играют. В жизни вас на третьем слове расколют. Что вы переигрываете? Что вы мне тут карикатуры корчите, что вы морды перекашиваете, будто вас шершень под хвост укусил? Берите тоном ниже. Вот ты — пошел!

Курсант в тельняшке и черном бушлате шагнул вперед.

— «Моряк вразвалочку сошел на берег»? Не ходят так моряки. Нормально ходят, обыкновенно. Не надо мне тут клешами асфальт мести. Где ты вообще эти штаны раздобыл?

— Старшина дал.

— А если бы он тебе рейтузы выдал? А впрочем, и рейтузы… Ты, который в платье. Иди сюда… Ты что, баб не видел? Ни одной? Разве так они ходят? Бабы себя несут, окружающему миру демонстрируя, чтобы все их видели, чтобы оценили. Ни секундочку о зрителях не забывают. Даже если вокруг нет ни единой души! Вот так… — И инструктор сделал проходочку, слегка шевеля бедрами и постреливая глазками. — Понял?

— Я что, голубой, что ли?! — возмутился курсант.

— А хоть и голубой. Лучше быть живым голубым, чем мертвым трупом! А ну — пошел!

Курсант пошел.

— Ты баба, простая баба, а не кинематографическая шлюха. Не вихляйся. И с каблуков не падай. Видел, как тетки на шпильках бегают — и хоть бы фиг им, хоть бы одна свалилась! А у тебя платформы, вполне себе носимая обувка! А ну, еще раз. Да так, чтобы у каждого из твоих приятелей интерес к тебе поднялся, чтобы им тебя за все возможные места ухватить захотелось. Иначе какая ты баба — недоразумение в юбке. Тебя любой мужик за версту расшифрует. Я уж не говорю про баб. Те самые опасные, те зорко друг за дружкой следят — ни одной промашки твоей не пропустят! Каждую срисуют! А ну, еще раз пошел! Мягче, мягче… Оглянись, прическу поправь, крутнись чуток, на тебя же мужики смотрят! Ну и что товарищи твои? Или они не в штанах? Или у них ничего в штанах? Пошла, пошла… Если ты в свою женскую неотразимость не уверуешь, то кто тебе поверит? Хрен кто поверит. Ты сама себе должна понравиться, а уж потом всем прочим! Игра начинается с веры, а не с костюма. Пошла, пошла… Ах, какая девушка — пэрсик! Ах, как идет, как бедрышками танцует, как попкой трясет! Вах! Хочу тебя прямо теперь! Вот это совсем другое дело. Так и ходи! Теперь — ты!

Из строя вышел инвалид. Пошел, хромая и подволакивая ногу.

— И ты думаешь, я тебе поверю, ты думаешь я тебе подам? Самострел! Инвалид — это больная голова, а не отсутствие ноги. Продумай свою биографию, поплачь, пожалей сам себя, судьбинушку свою горькую. Обидься на весь мир. Отчего несправедливость такая — все с двумя ногами, а ты на одной ковыляешь? Они при бабках, а ты у них подаяние просишь! От этого и пляши… на своей культяпке. Пошел, пошел!..

Каждый день курсанты меняли костюмы и обличье. Каждый день они должны были иметь такую походку, какую требовала их одежда. И наблюдать друг за другом. И общаться друг с другом. В образе. И казалось, что это веселый маскарад. Но это было не так. Никому не было весело, потому что за ошибки в походке, мимике, одежде их наказывали. В учебке — нарядами. После — лишением жизни. Такая учёба. Такая служба…

— Вольно, бойцы!