– Обчищает карманы, ограбил уже двух джентльменов и одну леди. Мы, конечно, были готовы к неприятностям, но только не в этом районе. Очень дерзкий мошенник.
Лайла подавила улыбку. Это была правда. Одно дело – промышлять по мелочовке на южном берегу, и совсем другое – красть серебро и золото из карет в Мейфэре. Большинство воров – болваны и околачиваются в трущобах. Бедняки всегда начеку, а вот богачи расхаживают с важным видом, не глядя по сторонам, уверенные, что им ничего не угрожает в приличном районе. Однако Лайла знала, что приличных районов не бывает. Есть районы выгодные и бесполезные, и ей хватало ума, чтобы отличать одни от других.
Она вернула листовку констеблю, чуть приподняла цилиндр, прощаясь, и проговорила:
– Хорошо, буду начеку.
– Это правильно, – похвалил констебль. – Сейчас ведь не то, что раньше. Эх, все меняется…
Он побрел прочь, попыхивая трубкой и бормоча «куда катится мир» или что-то в этом духе, она не разобрала: кровь стучала у нее в ушах слишком громко.
Едва он скрылся из виду, Лайла облегченно вздохнула и прислонилась к фонарному столбу. Голова кружилась от счастья. Девушка сняла цилиндр, посмотрела на маску и широкополую шляпу, засунутые внутрь, и мысленно улыбнулась. Затем она снова надела цилиндр, оттолкнулась от столба и направилась к докам, насвистывая на ходу.
Корабль «Морской царь» был далеко не таким величественным, как его название.
Его краску разъела соль, деревянный корпус кое-где прогнил наполовину, а в других местах – полностью. Казалось, посудина вот-вот медленно уйдет под воду.
Вероятно, корабль еще держался на плаву только благодаря тому, что стоял, привалившись к причалу, состояние которого было немногим лучше. Лайла представляла, как однажды и судно, и причал одновременно погрузятся в мутную воду Темзы.
Пауэлл уверял, что «Морской царь» в отличной форме, и божился, что судно хоть сейчас может выйти в открытое море. Но Лайла прекрасно видела, что старая развалина едва не рассыпается даже от легкого покачивания на волнах в порту.
Девушка ступила на трап, и доски затрещали под ее сапогами. Дрожь разошлась волнами по всему судну, как будто оно противилось ее приходу. Не обращая внимания, Лайла поднялась на борт, на ходу пытаясь развязать завязки плаща у горла.
Все тело ныло от усталости, и тем не менее она не изменила привычке. Так же, как делала каждый вечер, добралась до корабельного носа и стиснула пальцами штурвал. Холодное дерево под ладонями, легкое покачивание палубы – все как полагается. Лайла Бард чувствовала, что рождена стать пиратом. Просто ей нужно хорошее судно, и как только оно появится… Ветерок подхватил полы плаща, и Лайла закрыла глаза, представив, как рассекает волны в открытом море – вдалеке от Лондона и от какой-либо суши. Морской ветер насквозь продувает потрепанные рукава. Океанские волны бьют о борт корабля. Она чует аромат свободы – подлинной свободы – и приключений. Девушка вздернула подбородок, который щекотали воображаемые соленые брызги, глубоко вдохнула морской воздух и улыбнулась. Открыв глаза, она с сожалением обнаружила, что «Морской царь» все так же неподвижно стоит у причала.
Лайла оттолкнулась от перил и пошла по палубе к себе в каюту. Доски гулко вторили ее шагам, и девушка впервые за ночь почувствовала себя в безопасности. Она прекрасно знала, что безопасности здесь нет и в помине, что везде в городе опасно: и в шикарной карете в Мейфэре, и уж тем более на полусгнившем судне в сомнительном доке. Но все равно это место – привычное? укромное? – порождало чувство безопасности или вроде того. Никто не следил за тем, как Лайла пересекла палубу. Никто не видел, как она спустилась по крутым ступенькам в корабельные недра. Никто не шел вслед за ней по сырому коридорчику до каюты в самом конце.
Узел у горла наконец удалось развязать, Лайла скинула плащ и швырнула на койку, подвешенную на одной из стен каюты. Туда же отправился и цилиндр, содержимое которого вывалилось на темное покрывало. В углу стояла печка с едва тлеющими углями. Лайла разворошила их, потом взяла щепку и зажгла сальные свечи, расставленные по всей каюте. Затем девушка стянула перчатки и тоже кинула их на койку. Наконец сняла кожаный ремень вместе с кобурой и кинжалом. Разумеется, это было еще не все оружие, но с остальным Лайла расставалась только в случае крайней необходимости. Кинжал – обычный, хоть и чрезвычайно острый, – она бросила на кровать к остальным вещам, а вот кремневый револьвер бережно, даже благоговейно опустила в ящик стола. Кастер (у хорошего оружия должно быть имя) был подлинной жемчужиной; в прошлом году девушка вынула его из руки одного мертвого богача.
Пока Лайла добиралась до доков, возбуждение от ночных приключений развеялось, и теперь девушка устало развалилась на стуле. Как и трап, тот резко и недовольно заскрипел, когда она забросила ноги в сапогах на стол. Потертая деревянная столешница была завалена картами, в основном свернутыми, но одна расстилалась во всей своей красе, придавленная камешками и крадеными безделушками. Лайла любила ее больше всего, потому что на ней не было ни одной надписи. Наверняка кто-то знал, что это за карта, но только не Лайла. Для нее это была карта неведомых земель.
На столе стоял, прислоненный к стенке, большой осколок зеркала с мутными краями, Лайла поймала собственный взгляд, слегка поморщилась и взъерошила темные растрепанные волосы длиной до подбородка.
Лайле было девятнадцать, и каждый год оставил свою метку. Девушка потрогала кожу под глазами, оттянула щеки, провела пальцем по губам. Давным-давно никто не называл ее красивой.
Не то чтобы Лайла хотела быть красивой – красота не принесла бы ей пользы. Господь свидетель, она не завидовала леди с их тесными корсетами, пышными юбками, писклявым и неуместным смехом и притворными обмороками. Ее бесило, как они опирались о руки джентльменов, притворяясь слабыми, чтобы извлечь выгоду из их силы.
Лайла абсолютно не понимала, зачем притворяться слабой.