– Это не от вас зависит, – говорит она.

И идет в дальний угол комнаты, что-то нежно нашептывая, будто пытаясь успокоить тени.

Мое тело напряжено, во мне включаются животные инстинкты. Эта женщина представляет непосредственную угрозу для моего ребенка. Крюк проворачивается, вырывает клочья моей души. И все же – не понимаю почему! – мне не удается прикоснуться к ней, скрутить ее, вышвырнуть из моего дома. Словно что-то защищает ее.

Поэтому я стою в дверном проеме и говорю. Болтовня – вот мое чертово решение любой проблемы. Я пытаюсь повысить голос, напомнить о своих правах:

– Послушайте, это наш дом, и я говорю вам, что вы должны уйти.

Но Марлис не слушает. Она уселась на полу и что-то подожгла, ее голос звучит уже громче, но я не могу разобрать ни слова.

– Вы меня слышите? Вы должны уйти.

Я направляюсь к ней, но всю комнату затягивает густой дым, едкий, зловонный, и я почему-то не могу в нем сориентироваться.

Ведьма встает и сует горящие листья мне под нос. Она вопит что-то, закатив глаза, и от крика начинает дрожать – дрожь распространяется от губ на подбородок, а затем на все ее тело. Этот вопль слишком громкий, слишком низкий, он точно бьет меня, и я отшатываюсь. Ловлю губами воздух – и вдыхаю дым. Я задыхаюсь. Я должен выдохнуть, но мою грудь свело, дым проникает в мое тело, и я чувствую, как он наполняет каждую клетку.

Потом что-то происходит с моими глазами – в сером дыме мне видятся яркие вспышки, озаряющие смутные очертания человеческих тел. Тяжело переставляя ноги, проходит какой-то горбун. Мужчина в древней одежде хватается за всаженный ему в грудь нож. Подается вперед рыцарь в латах, забрало поднимается, и я вижу за ним череп. Марширует солдат гитлеровской пехоты, кожа у него восковая, он проходит слишком близко, и я слышу исходящий от него запах разложения. Обезумевший мужчина замахивается топором на маленькую фигурку. Трое мужчин в балаклавах отрывисто выкрикивают приказы, топая сапогами по деревянной лестнице.

Это все ненастоящее. Я такое уже видел. Это просто воспоминания.

И словно мне удается развеять туман одним только усилием воли, одной только этой мыслью, я вдруг отчетливо вижу свою гостиную такой же, какой она была раньше, только сейчас здесь темнее, так, как бывает на рассвете. Последние клубы тумана тают в воздухе – и я вижу перед собой маленькую девочку. Она смотрит на меня, склонив голову к плечу.

Этого не может быть. Но она передо мной.

Я оглядываюсь. Ведьма ушла, но я все еще слышу ее тяжелое дыхание, ее всхлипы. Дым все еще висит в воздухе, но его запах изменился, стал сладковатым, как фимиам.

Зоуи смотрит на меня, она злая, под глазами пролегли темные круги, на подбородке – следы рвоты. Затем она вскрикивает и начинает плакать, будто только что на ее глазах уничтожили что-то, что она любит. Крюк внутри меня проворачивается вновь, и я знаю, что она чувствует то же самое.

Я подхожу к ней:

– Все в порядке, солнышко. Я не позволю ей забрать тебя.

Но она смотрит сквозь меня, на место, где я стоял до этого, и говорит, будто не слышит меня:

– Я должна тебе кое-что показать.

Ее голос изменился, в нем слышится боль, будто она стиснула зубы и едва может что-то произнести.