Книги

Тайна Найтингейла

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет. В ту ночь, когда она умерла, я дежурил на телефонной станции. Пожалуй, мне надо дать вам адрес. Вы, наверно, захотите проверить.

— По целому ряду причин крайне мала вероятность того, чтобы это был человек, не знакомый с Домом Найтингейла. Но мы все же проверим.

— Тогда возьмите адрес.

Он оторвал уголок газеты, покрывавшей стол, вытащил из кармана штанов карандаш и, чуть ли не касаясь газеты носом, нацарапал адрес. Потом сложил бумажку, точно она содержала секретное послание, и пальцем подтолкнул ее к Далглишу.

— Камень тоже возьмите. Мне хотелось бы, чтобы он был у вас. Нет, возьмите. Пожалуйста. Вы считаете меня черствым, потому что я не убиваюсь от горя. Но это не так. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу. Это не поможет ни ей, ни тому человеку, но я все-таки хочу, чтобы вы нашли его. И простите меня. Просто я не могу позволить себе слишком сильных чувств. Не могу позволить себе быть чем-то связанным. Вы понимаете меня?

Далглиш взял камень и поднялся.

— Да, — сказал он. — Понимаю.

III

Поверенным Джозефин Фаллон был мистер Генри Эркарт из фирмы «Эркарт, Уимбуш и Портуэй». Он назначил Далглишу прийти в двенадцать двадцать пять; такое неудобное время должно было показать (как понимал Далглиш), что для поверенного каждая минута дорога и что он может уделить полиции не больше получаса перед обедом. Далглиша не заставили ждать. Вряд ли сержанта полиции приняли бы так же быстро, отметил он про себя, все же преимущество, пусть и не слишком значительное. Он любил вести работу сам, координируя расследование из своего кабинета с помощью небольшой армии младших полицейских чинов, криминалистов, фотографов, дактилоскопистов и экспертов, которые оберегали его самолюбие и надежно избавляли его от всего, что не связано с главными действующими лицами преступления. Он знал, что известен своим умением очень быстро проводить расследование, но никогда не жалел времени на такую работу, как сегодняшний визит, хотя многие из его коллег считали ее более подходящей для рядового полицейского. В результате он иногда получал такие сведения, которых не смог бы добиться менее опытный следователь. Однако что касается мистера Генри Эркарта, тут он мало надеялся на удачу. Предстоящая беседа скорее всего не выйдет за рамки формального и педантичного обмена фактами. Но ему так или иначе нужно было приехать в Лондон. Были кое-какие дела в Скотленд-Ярде. К тому же всегда приятно пройтись пешком по глухим закоулкам Сити, освещенным неровным утренним светом зимнего солнца.

«Эркарт, Уимбуш и Портуэй» была одной из самых респектабельных и процветающих адвокатских фирм в Сити. Наверно, лишь очень немногие из клиентов мистера Эркарта могли стать жертвой убийства. Время от времени у них, конечно, случались какие-то неприятности, имевшие отношение к Высокому суду;[20] они могли, пренебрегая всеми советами, опрометчиво затеять судебную тяжбу или с настойчивым упрямством писать глупые завещания; могли потребовать услуг своего адвоката, чтобы разработать формально-юридическую защиту против правил, касающихся вождения в пьяном виде; наконец, могла возникнуть необходимость вызволить их из затруднительного положения, в которое они попали по глупости или неосторожности. Но погубить их мог только закон.

Комната, в которую его провели, подошла бы для театральной декорации процветающей адвокатской конторы. Камин закрывала высокая решетка. Висящий над каминной полкой портрет основателя с одобрением взирал на своего правнука. Письменный стол, за которым восседал правнук, был сделан тогда же, когда и портрет, и демонстрировал те же качества: надежность, соответствие выполняемой задаче и прочное благосостояние, не переходящее, однако, за грань показного бахвальства. На противоположной стене висела небольшая картина маслом. Далглишу она напомнила работы Яна Стейна.[21] Это должно было свидетельствовать о том, что фирма разбирается в живописи и может позволить себе повесить хорошую картину у себя в конторе.

Мистер Эркарт — высокий, худощавый, с легкой сединой на висках и со сдержанными манерами школьного учителя — хорошо вписывался в роль преуспевающего адвоката. На нем был отличного покроя твидовый костюм, словно он опасался, что общепринятая тонкая полоска сделает его похожим на карикатуру. Он принял Далглиша без видимых признаков любопытства или озабоченности, хотя старший инспектор с интересом отметил, что картотека с бумагами мисс Фаллон уже стоит перед ним на столе. Далглиш кратко изложил суть дела и в заключение спросил:

— Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о ней? В расследовании убийства любые сведения о прошлом или о характере жертвы могут оказаться полезными.

— А вы уже уверены, что это убийство?

— Она умерла, приняв никотин с порцией виски, которое она обычно пила перед сном. Насколько нам известно, она не знала о том, что в шкафу в оранжерее хранилась банка инсектицида для роз, но даже если бы знала и надумала воспользоваться этим, я сомневаюсь, чтобы впоследствии она сама спрятала эту банку.

— Понятно. И существует также предположение, что яд, которым отравили первую жертву — Хедер Пирс, если не ошибаюсь, — был предназначен для моей клиентки?

Некоторое время мистер Эркарт сидел, соединив перед собой пальцы рук и слегка склонив голову, словно советуясь с собственной интуицией, Всевышним или с духом своей бывшей клиентки, прежде чем предать гласности то, что ему известно. Мог бы и не тратить время, подумал Далглиш. Эркарт был человеком, который абсолютно точно рассчитывал свои шаги как в профессиональной деятельности, так и в обыденной жизни. Так что его пантомима выглядела неубедительно. И последовавший затем рассказ ничего не добавил к основным эпизодам жизни Джозефин Фаллон. Одни лишь голые факты. Заглядывая в лежавшие перед ним странички, он излагал их последовательно, бесстрастно и четко. Дата и место рождения; обстоятельства смерти родителей; дальнейшее воспитание у престарелой тетки, которая вместе с ним являлась опекуном мисс Фаллон до ее совершеннолетия; дата и обстоятельства тетушкиной смерти от рака матки; капитал, доставшийся в наследство Фаллон, и во что именно он был вложен; действия девушки после того, как ей исполнился двадцать один год, известные ему в той мере, отметил он сухо, в какой она соблаговолила сообщить ему.

— Она была беременна, — сказал Далглиш. — Вы знали об этом?

Нельзя сказать, что это известие смутило поверенного, хотя на лице его появилось слегка страдальческое выражение — всем своим видом он как бы показывал, что так и не смог до конца примириться с низостью общества.

— Нет. Она не говорила мне. Но с другой стороны, ей незачем было говорить, если только, разумеется, она не собиралась обращаться за установлением отцовства. Я полагаю, об этом вопрос не стоял.