Но ни один из подписавших этот исторический договор правителей не удостоился благодарности. Аль-Камиль был проклят имамами за предательство ислама, а в католическом лагере Фридриха, как и следовало ожидать, поддержали лишь сицилийцы и немцы, гордившиеся достигнутым соглашением. «Что может быть большей наградой для смертного, — писал немецкий поэт и крестоносец Фриданк, — чем Божья Гробница и Крест Чудотворный?» На что патриарх, паломники и почти все братья-рыцари единодушно отвечали: военная победа над сарацинами. Сама идея крестового похода как искупления за грехи выглядела в их глазах недостойно без пролития крови. Кроме того, в договоре ни словом не упоминалось о Христе и Святой церкви; и ни один город на самом деле не был очищен от неверных. Последний факт особенно раздражал тамплиеров, штаб-квартира которых, располагавшаяся на Храмовой горе, так и осталась мечетью.
Сюда же добавлялись и стратегические возражения, высказанные ранее, — во время 5-го Крестового похода аль-Камиль сделал сходное предложение кардиналу Пелагию. Иерусалим и Вифлеем оставались изолированными от приморских городов, между ними существовал лишь узкий сухопутный коридор. В результате престиж Фридриха Гогенштауфена в христианском мире не только не укрепился, а скорее упал. И когда 17 марта 1229 года он торжественно въезжал в Святой град, местные бароны предпочли проигнорировать это событие. Так же поступили тамплиеры, госпитальеры и все латинское духовенство, подчинившееся интердикту, наложенному патриархом Геральдом на вступление Фридриха на иерусалимский трон. И только верные императору тевтоны во главе с Германом фон Зальца, а также английские епископы Винчестерский и Экстерский сопровождали его, однако они были не вправе отменить интердикт. Когда Фридрих вошел в храм Гроба Господня, то не обнаружил там ни одного епископа или священника. Тогда, взяв корону, он сам возложил ее себе на голову. После чего Герман фон Зальца зачитал приготовленное обращение на латинском и немецком языках — панегирик императору, простившему папу за все доставленные ему неприятности и обещавшему сделать все, что в его власти как «наместника Бога на земле во славу Господа, христианской церкви и империи».
После этой церемонии германский император отправился в ознакомительную прогулку по Иерусалиму, посещая не только христианские, но и мусульманские святыни. На это время аль-Камиль приказал муллам мечети аль-Акса воздержаться от традиционных призывов мусульман к молитве. Но Фридрих упрекнул их за это, заявив, что именно для того, чтобы услышать призывы к молитве, он и прибыл в Иерусалим. Когда католические священники попытались сопроводить его в Собор на Скале, Фридрих прогнал их: «Клянусь Богом, если хоть один из вас еще раз войдет сюда без разрешения, я выколю ему глаза». Узнав, что деревянная решетка при входе в Собор служит для защиты от птиц, он повторил оскорбительное обращение мусульман к франкам: «Это Бог отгораживается от вас, свиньи».
Фридрих II недолго пробыл в Иерусалиме. Тревожные известия о мятежах в его итальянских владениях заставили императора поторопиться с возвращением в Европу. Оставив для охраны города небольшой гарнизон из тевтонских рыцарей и отдав распоряжение восстановить башни и крепостные стены, император вернулся в Акру. Там в это время патриарх Герольд вместе с тамплиерами собирал ополчение, готовясь от имени папы взять под охрану Иерусалим, а затем выступить против дамасского эмира, так и не признавшего подписанный договор. Фридрих воспротивился этим планам, а Герольд отказался подчиниться отлученному от церкви императору. Ситуация в самой Акре была неспокойной: местная знать была оскорблена тем, что с ней не посоветовались при подписании соглашения; венецианцы и генуэзцы были недовольны преференциями, которые получили от Фридриха их давние конкуренты пизанцы; а население оказывало все более активное сопротивление императорскому гарнизону.
Дабы укрепить свой авторитет, Фридрих публично призвал всех горожан, прелатов, баронов и паломников поддержать его действия, одновременно пожаловавшись на упорное противодействие патриарха и ордена Храма. Однако призыв остался втуне, и Фридрих прибег к насилию: он приказал солдатам закрыть городские ворота для врагов, в том числе и тамплиеров, а также блокировать патриарший дворец и замки храмовников. Он даже собирался похитить Пьера де Монтегю, великого магистра тамплиеров, и Жана д’Ибеле-на, лорда Бейрутского, но у обоих была хорошая охрана, и замысел провалился. Необдуманно назначив блюсти свои интересы бальи (управляющего), чьи тесные отношения с его оппонентами заведомо обрекали Фридриха на поражение, и, уничтожив все оружие, которое могло попасть в руки врагов, император готовился отплыть на 1 мая. На рассвете, когда он со свитой пробирался из своего дворца в гавань по улице Мясников, горожане забросали его кухонными отбросами, выразив таким образом презрение к императору.
12. Акрское королевство
По возвращении в Италию Фридриху неожиданно легко удалось разрушить планы папы римского — намного легче, чем подавить сопротивление папских сторонников в Заморье. Осаждавшие Капую папские войска под командованием двух ветеранов, Жана де Бриенна и кардинала Пелагия, отступили и разбежались, как только узнали о приближении армии Фридриха, спешившего на помощь осажденным. Жан де Бриенн был вынужден поспешно бежать в свою родную Шампань. А тамплиеры, активно поддерживавшие папские действия в Сицилии, поплатились за это — они потеряли свои дома и земельные владения. К тому же Фридрих заставил освободить более сотни пленников-мусульман, удерживаемых храмовниками и госпитальерами, причем без всякой денежной компенсации.
Главным даром Фридриха Святой земле было освобождение Иерусалима, но сам Иерусалим оставался стратегически крайне уязвимым и, по сути дела, «открытым городом». Имперская администрация и оставленные войска во главе с маршалом Ричардом Филангьери вели непрерывные войны в Палестине и на Кипре с тамошними баронами, которых возглавлял Жан д’Ибелен. Номинально иерусалимский трон принадлежал Конраду, сыну Фридриха II и королевы Иоланты. Но, даже достигнув совершеннолетия, Конрад не счел нужным отправиться на Восток, чтобы взять в руки бразды правления, что дало местным дворянам повод окончательно выйти из повиновения и изгнать Филангьери из Тира. Высший совет Иерусалима назначил регентшей Алису Кипрскую, но фактически королевство перешло под олигархическое управление группы франкских вельмож, которая страстно и даже фанатично стремилась следовать духу и букве закона. Ни в каком ином тогдашнем христианском дворянстве так не культивировалось знание обычного права, как в Латинском королевстве. В заморских землях не было ни университетов, ни ученых, ни писателей, кроме Вильгельма Тирского. Вся интеллектуальная энергия как будто сконцентрировалась на изучении права.
В ситуации оформленной анархии, захлестнувшей Заморье, рыцарские ордена фактически вели автономную политику. Так, в северных районах в 1220—1230-е годы тамплиеры попытались расширить свои владения за счет территории Алеппо, опираясь на военную базу Гастон в Амманских горах. Они образовали полунезависимую область, где управляли по собственным законам, не слишком обращая внимание на мнение киликийских властей. Благосостояние и военная мощь тамплиеров в Сирии и Палестине также заметно возросли благодаря тому, что местные феодалы, чьи владения теперь сосредоточились вокруг приморских городов, уже не могли самостоятельно охранять свои удаленные замки и передавали их рыцарским орденам. Например, в 1186 году Маргаб, одна из самых крупных и мощных сирийских крепостей, была продана ордену госпитальеров, поскольку у бывшего владельца не имелось средств для ее содержания и защиты.
Однако некоторые дворянские семейства по-прежнему процветали, например д’Ибелены, чей роскошный дворец в Бейруте поразил посланника германского императора; но средства на поддержание столь дорогостоящего сооружения теперь приходилось добывать не столько от владения земельной собственностью, сколько от активизировавшейся торговли. Акра стала центром ближневосточной торговли с Константинополем и Александрией: ежегодный доход иерусалимских королей от Акры составлял 50 тысяч фунтов серебром, что превышало доход английского короля в то время. Акра буквально кишела купцами из Дамаска, доставлявшими сахар, красители и пряности. Львиная доля экспортируемого в Европу сахара попадала туда через Акру, как и множество экзотических товаров, которые формировали рынок предметов роскоши на Западе. В свою очередь, 250-тысячное население заморских территорий обеспечивало крупный рынок сбыта для европейского экспорта — например, накидок и беретов из Шампани, а мусульмане охотно приобретали изделия из железа, лесоматериалы, текстиль и меха.
Там же располагался и крупный невольничий рынок, где на продажу выставляли не только мусульман, но также греков и славян, которых доставляли на кораблях итальянские купцы. Всех их продавали под видом мусульман, поскольку закон запрещал продавать христиан в рабство; однако хитрые торговцы игнорировали это требование, а владельцы запрещали своим рабам креститься. Один епископ в начале XIII века сетовал, что «хозяева отказывают рабам-мусульманам в принятии христианства, хотя те умоляют их об этом со слезами на глазах». А в 1237 году сам папа Григорий IX с гневом обвинил в этом сирийских епископов и магистров военных орденов.
Отдельные случаи крещения мусульман все-таки были, в результате чего, например, и возникла община сирийских христиан. На Ближнем Востоке одновременно существовали различные христианские конфессии: католики, православные, марониты, армяне, якобиты, несториане. Но все попытки Рима и Константинополя объединиться с ними не увенчались успехом, исключением стали разве что ливанские марониты. Что бы ни утверждали римские понтифики, католическое духовенство готово было объединиться с другими родственными церквами лишь при условии своего лидерства и превосходства. Поэтому не получалось дружбы не только между различными христианскими церквами, но даже между общинами. И отношение латинян к местным христианам было немногим лучше, чем к мусульманам, иудеям или самаритянам.
На фоне мощного подъема миссионерской деятельности католиков в IX и начале X веков представляется странным полное отсутствие активности в этом направлении со стороны победоносных крестоносцев — они даже не пытались обратить мусульман в христианскую веру. И можно со всей определенностью утверждать, что такая цель перед воинами Креста никогда не стояла. Хотя папа Урбан II, несомненно, хотел помочь византийскому императору, стремясь направить разрушительную агрессию франкских рыцарей на благородные цели, но его главное намерение состояло, как и у Бернарда Клервоского, в восстановлении христианства на Святой земле и спасении душ крестоносцев.
И лишь в начале XIII века обнаруживаются слабые признаки миссионерской деятельности — прежде всего в Испании, где в результате успешной Реконкисты под властью христиан оказалось большое количество мусульман. Примечательно, что именно испанский епископ Диего Осма и его коллега Доминик Гусман испросили у папы Иннокентия III дозволения проповедовать Евангелие не только сарацинам, но и язычникам, проживающим на реке Висле. А в 1255 году их последователь Умбер Романский, великий магистр ордена доминиканцев, принялся активно обращать сарацин в католическую веру, призвав монахов изучать арабский язык.
Во время знаменитой осады Дамиетты Франциск Ассизский непрерывно курсировал между крестоносцами и мусульманами, проповедуя султану аль-Камилю христианские истины, что стало для монахов-францисканцев примером для подражания. Их смелые миротворческие призывы снискали им славу защитников святых мест, даже когда эти святыни вернулись под контроль ислама. Однако Франциск всем сердцем поддерживал идею крестовых походов. Он искренно восхищался героями «Песни о Роланде», считая мучениками всех, кто погиб в боях с неверными, и полагал, что христиане имеют законное право владеть Святой землей, поскольку в Евангелии имеются указания на абсолютную легитимность крестовых походов как средства насильственного освобождения христианских святынь из-под власти богопротивных сарацин.
Пожалуй, единственным католическим священником, настойчиво пытавшимся обратить ближневосточных мусульман в свою веру, был французский прелат Жак де Витри, назначенный епископом Акры. О своих коллегах на Святой земле он был весьма низкого мнения и писал папе, что местные христиане ненавидят латинян и предпочли бы власть мусульман, что католические священники их буквально разоряют, а сами ведут недостойный сана праздный, безнравственный и полный роскоши образ жизни. Местное духовенство отличалось невероятным взяточничеством и казнокрадством, а итальянские купцы были всегда готовы вцепиться друг другу в горло. Единственными, к кому он сохранял уважение, оставались рыцарские ордена.
Но несмотря на проповедование католической веры среди палестинских мусульман, Жак де Витри вовсе не противопоставлял свои действия силовым мерам по расширению христианских владений в Заморье. Будучи горячим сторонником крестоносной идеи, он сопровождал кардинала Пелагия еще во время египетского похода. Он также защищал рыцарские ордена, особенно тамплиеров, от обвинений — не только со стороны еретиков-катаров, вальденсов, но и католических священников, вроде Вальтера Мапа из монастыря Сан-Альбано, — в нарушении заветов Христа, который, согласно Евангелию от Матфея, запретил апостолу Петру обнажать свой меч. В одной из проповедей к рыцарям Храма Жак де Витри призывал их не обращать внимания на нелепые обвинения со стороны «лживых христиан, сарацин и бедуинов».
Сам факт, что Жак де Витри счел нужным ободрить и поддержать тамплиеров именно таким образом, говорит о том, что они по-прежнему ощущали себя исполнителями важной религиозной миссии. И хотя в исторических хрониках о них упоминается преимущественно в связи с военными или политическими действиями вождей, рядовые рыцари продолжали твердо придерживаться Кодекса, принятого на знаменитом Соборе в Труа. И во времена, когда монашеские ордена частенько обвиняли в распущенности и коррупции, к храмовникам такие упреки не относились. Постоянно вдыхая не церковный ладан, а запах конского навоза, кожи и пота, они прекрасно осознавали опасность службы в Палестине, знали, что рано или поздно их ждет страшная смерть от рук неверных.
Если еще раз просмотреть внимательнее орденский Кодекс, то можно представить, в каких суровых жизненных условиях — жесткой дисциплины и сурового наказания за любое нарушение — исполняли свой обет братья-храмовники в середине XII века и в последующие времена. Вероятно, единственным их утешением и поддержкой были дружеские отношения с другими рыцарями, разделявшими с ними тяжелую воинскую судьбу. Такая дружба, как мы уже знаем, высоко ценилась среди цистерцианцев. Как явствует из Кодекса, несмотря на соперничество между двумя орденами — которое нередко перерастало в открытый конфликт, — товарищеские отношения, существовавшие между рыцарями и сержантами ордена Храма, распространялись и на братьев-госпитальеров. Тамплиерам требовалось предварительно получить разрешение начальства, чтобы есть, пить и посещать дома других религиозных общин, кроме госпитальеров. Рыцарь-тамплиер, оказавшийся в сражении отрезанным от своих братьев по оружию, обязывался «присоединиться к первому знамени, которое он увидит поблизости, желательно — к знамени госпитальеров». В 1260 году, когда отряду храмовников было приказано покинуть Иерусалим, руководство ордена согласовало свои действия с госпитальерами; и те охотно к ним присоединились.
Гомосексуальные отношения между рыцарями, согласно Кодексу, оценивались как самый страшный проступок, преступление «против закона и Вседержителя», оно приравнивалось к вероотступничеству или дезертирству с поля боя, за это наказывали изгнанием из ордена. В статье 573 приводится пример с наказанием «трех братьев, которые ночью в замке Паломника, сподобившись тяжкому греху, ласкали друг друга». Их проступок показался великому магистру столь «злостным и предосудительным», что он даже не пожелал представить их на суд орденского капитула. Вместо этого «нарушителей режима» заковали в кандалы и отправили отбывать наказание в Акру. Один из них, по имени Лука, сумел по дороге улизнуть, переметнувшись к мусульманам; второй при попытке бегства погиб; а третий долгие годы провел в застенке.