— Из-за чего так хлопочет старый злодей? Ведь у него и без этого преступления много других черных дел на душе… Не все ли равно — одним больше, одним меньше?
— Это верно, но ведь Пеггам, собственно говоря, не замешан прямо ни в одном из дел товарищества «Грабителей». Он всегда действовал так ловко, что под него нельзя было подбить клинья. Разве только Красноглазый, наш Сборг, мог бы, пожалуй, вывести его на чистую воду, да и то вряд ли… В Англии он пользуется репутацией безукоризненного человека.
— Все это очень странно.
— Подожди, увидишь и не такие странности… Но сегодня я ничего тебе не могу больше сказать. Впоследствии я расскажу тебе о таких делах, что у самого храброго волосы на голове станут дыбом… Для меня это вопрос жизни и смерти. Мы находимся в руках общества, девиз которого — повинуйся и молчи. Если узнают, что я тебе рассказал даже это немногое, — я пропал. Помни это… Итак, заданное нам дело исполнено. Все наши молодцы расставлены на назначенных местах и снабжены провиантом на три дня, а в замке никто ничего не заметил. Если и теперь Красноглазый не будет доволен, то чем же ему после этого угодить?.. Не говоря уже о том, что мы подглядели, как в Розольфсе приехал незнакомый посетитель.
Разговаривая так, Трумп и Торнвальд дошли до берега фиорда, предполагая следовать им до того места, где бандитам назначил свидание их главарь Надод, высадивший их пять дней тому назад вместе с десятком других таких же негодяев близ Нордкапа и поручивший им одно секретное дело, результаты которого мы не замедлим сообщить читателям.
День давно уже настал, а бандиты продолжали быстро идти, то и дело огибая встречавшиеся на пути утесы. Вот уже вдали показалась голубая полоса моря. Вдруг на одном из изгибов берега они очутились прямо на виду у красивой яхты, быстро шедшей вверх по каналу под попутным ветром. За ней следом шел большой корабль с высокими мачтами, в котором бандиты сейчас же узнали «Ральфа»… Разбойничий бриг вступил в Розольфский фиорд, ведомый «Сусанной».
— Спрячься скорее! — сказал Торнвальд своему товарищу, ложась ничком на землю за утесом. — Нехорошо, если с яхты нас увидят.
Трумп сделал так, как велел ему товарищ, а Торнвальд радостно продолжал:
— Ну, теперь розольфские миллионы, много веков хранившиеся в погребах, от нас не уйдут. Однако я не могу понять, каким чертом удалось этому Сборгу попасть на буксир яхты, принадлежащей замку?..
XI
В ТО ВРЕМЯ ПОКА ОБА КОРАБЛЯ СПОКОЙНО шли по Розольфскому фиорду, Ингольф, как помнит читатель, велел позвать к себе Надода, имея надобность поговорить с ним несколько минут. Не зная, что предпринятая сообща экспедиция близится к цели, он намеревался предупредить Надода о неожиданной задержке, вызванной приглашением, полученным от Эдмунда и Олафа. Зная вспыльчивый характер своего сообщника, Ингольф предполагал привести ему все доводы в оправдание своего поступка.
Со своей стороны Надод, еще не опомнившийся от сюрприза, преподнесенного ему открытием того обстоятельства, что спасители «Ральфа» — сыновья ненавистного врага, которому он всю жизнь собирался мстить, с тревогой спрашивал себя, согласится ли теперь Ингольф, при своих рыцарских свойствах, помогать ему в его мщении. Это было сомнительно, а между тем без помощи Ингольфа Надод ровно ничего не мог сделать. Ни один матрос на «Ральфе» не пойдет против своего капитана. Если бы у Надода было время, то он мог бы рассчитывать, что постепенно ему удастся соблазнить экипаж брига надеждой на несметную добычу, но в том-то и беда, что времени не было. Надо было действовать быстро, иначе все пропадало. Но попробуй только Надод начать происки против Ингольфа, тот при малейшем подозрении застрелит его, как собаку…
Когда пришел посланный от Ингольфа, Красноглазый и без того уже находился в самом тревожном состоянии духа, а тут его тревога еще возросла. Нужно было сразу решиться на что-нибудь, а между тем на случай неуспеха у Надода еще ничего не было придумано. Чтобы выиграть время и на чем-нибудь остановиться, Надод через того же посланного попросил Ингольфа отложить разговор до вечера, сказав при этом, что и сам он, Надод, со своей стороны тоже очень желает поговорить с Ингольфом, имея сообщить ему много важных вещей.
Сам не подозревая всей важности предстоящего разговора, Ингольф отвечал, что ему все равно, когда ни поговорить, и успокоенный Надод улегся в свой гамак, получив возможность на свободе обдумать и обсудить дело со всех сторон.
Во всяком случае, он решил идти на любую крайность, лишь бы не выпускать из рук представившуюся возможность отомстить. Одну минуту он даже думал взять всю экспедицию в свои руки, устранив Ингольфа, но потом сообразил, что Ингольф ни за что не отдаст ему под командование сколько-нибудь значительную часть экипажа, без чего дело не могло выгореть… В конце концов Надод решил сказать Ингольфу все прямо, рассчитывая, что капитан пиратов не устоит против заманчивого соблазна — одним ударом достичь главной своей цели.
Пора, однако, объяснить, каким образом Надод и Ингольф сошлись так близко, какие обстоятельства их свели.
Читатель, конечно, уже понял, что Надод Красноглазый — не кто иной, как бывший розольфский крепостной, убежавший из замка после перенесенного ужасного наказания. Со времени бегства он повел такую жизнь, которая очень скоро довела его до тюрьмы, где он довершил свое воровское образование и после отбытия наказания сделался ужасом всего Стокгольма. По выходе из Эльсинорского острога он навербовал целую шайку мошенников и ловко распоряжался действиями ее, но по доносу одного из своих подручных, подкупленного полицией, был пойман и приговорен к каторжным работам. Когда его привели на эшафот и палач обнажил его могучие плечи, чтобы наложить позорное клеймо, Надод вдруг встряхнулся и сбежал с помоста, так что его потом лишь с большим трудом укротили при помощи целого взвода солдат.
С этого дня безобразный урод поклялся в непримиримой ненависти к обществу и скоро прославился столь дерзкими разбойничьими подвигами, что в их совершение можно бы, пожалуй, и не поверить, если бы о них не свидетельствовали официальные судебные документы.
Двадцать два побега из острогов и тюрем Швеции совершил Надод, обращая в ничто все чрезвычайные предосторожности, принимаемые для того, чтобы помешать ему. Всякий раз его ловили, потому что исключительная наружность мешала ему скрыться, и снова он совершал более или менее ловкий побег.
Сначала он только крал и грабил, но в конце концов озлобился настолько, что поклялся отомстить судьям, беспрестанно приговаривавшим его к наказанию. И вот в одно прекрасное утро Стокгольм был потрясен ужасной вестью: Надод опять убежал из острога, а пятеро судей, заседавших в то время, когда разбиралось его последнее дело, были найдены зарезанными в своих постелях.