Процедуры юридического убийства

…В преддверии Возрождения, как бы замыкая английское средневековье, высится «готическая» война Алой и Белой розы, как ее позднее поэтически назвал Вальтер Скотт[54]. Так именуют растянувшуюся на три десятилетия междоусобицу между двумя ветвями королевского дома — Ланкастерами и Йорками — в борьбе за королевский престол (1455–1487). Английские бароны, для которых после окончания Столетней войны исчезла возможность при помощи грабежа во Франции приумножать свои доходы, рьяно включились в эту борьбу. Правда, время активных военных действий за эти 32 года исчислялось 12–13 неделями и в большинстве сражений (кроме самых крупных) участвовало всего по нескольку сот воинов, все же в войнах Роз погибло свыше 100 тыс. человек[55]. Победившая сторона овладевала поместьями побежденных и, что не менее важно, получала возможность благодаря близости к короне обогащаться за счет налогов и других поборов с населения. В ходе многолетней войны престол несколько раз переходил из рук в руки, что всякий раз сопровождалось казнями побежденных «изменников».

Последние отзвуки этой борьбы относятся к самому концу XV и началу XVI в. В это же время, а именно 2 мая 1502 г., в Лондоне состоялся суд над комендантом крепости Гине — одной из английских опорных баз во Франции. Его обвиняли в государственной измене, в связи с врагами короля. Смертный приговор был предопределен заранее. А еще через несколько дней осужденный взошел на эшафот.

Этот политический процесс первоначально не привлек особого внимания: слишком уж нередки бывали тогда подобные суды и казни. Однако позднее было сломано немало критических копий в спорах, за что судили коменданта Гине. От их исхода зависит оценка «одной из наиболее знаменитых легенд в английской истории… считавшейся неопровержимой на протяжении почти пятисотлетнего периода»[56]. Имя подсудимого — Джеймс Тиррел. Его не могут забыть те, кто знаком с «Ричардом III» Шекспира. Именно Тиррел вместе со своими слугами Дайтом и Форрестом, как об этом рассказывается в драме, по приказу преступного узурпатора престола, хромоногого злодея умертвил в 1483 г. в Тауэре двух племянников Ричарда — свергнутого с трона юного Эдуарда V и его младшего брата.

Источники, которыми пользовался Шекспир, восходят к сочинениям Томаса Мора[57] и Полидора Вергилия, писавших в начале XVI в., когда престол занимали победитель Ричарда III — Генрих VII Тюдор и его сын Генрих VIII. К этому времени уже сложился миф о кровавом чудовище Ричарде, от которого избавил страну лучезарный герой — Генрих VII. Историки поставили под вопрос этот «тюдоровский миф» о Ричарде. Они усомнились и в том, были ли Эдуард V и его брат убиты осенью 1483 г., или же их умертвили после битвы при Босворте 22 августа 1485 г., окончившейся гибелью Ричарда и воцарением Генриха VII. Выясняется, что физическое устранение принцев осенью 1483 г. скорее соответствовало бы интересам Генриха Тюдора, а не Ричарда, что поведение всех действующих лиц исторической трагедии, включая и мать убитых юношей, находит более правдоподобное объяснение, если считать, что их предали смерти уже после сражения при Босворте[58].

В Англии время правления Генриха VII и его наследников, «Тюдоровское столетие» (1485–1603), стало веком расцвета абсолютизма, который опирался на разбогатевшую при нем часть дворянства и городскую буржуазию, заинтересованную в ликвидации феодальных усобиц. Это было время захвата лордами общинных земель для ведения выгодного скотоводческого хозяйства, массовых крестьянских движений[59], возникновения капиталистической мануфактуры и колониальной торговли, кровавого законодательства против разоренных крестьян и ремесленников — эпоха, столь ярко обрисованная К. Марксом в знаменитой 24-й главе первого тома «Капитала». Уже в первой половине XVI в., в правление Генриха VIII, продолжавшееся с 1509 по 1547 г., Англия стала не только страной, где политическая борьба особенно часто принимала вид судебных процессов. Она прочно удерживала первенство и по числу инсценированных политических процессов с дутыми обвинениями и сфабрикованными «доказательствами».

Генрих VIII принадлежит к числу монархов, мнение о которых как при их жизни, так и в последующие века резко расходилось. Этому не приходится удивляться: при Генрихе VIII произошла Реформация в Англии, и изображение его то в нимбе святого, то в обличье дьявола или по крайней мере преступного многоженца и кровавого тирана зависело обычно от того, кто его характеризовал — протестант или католик. Однако и далекий от католических симпатий Диккенс именовал Генриха VIII «самым непереносимым мерзавцем, позором для человеческой природы, кровавым и сальным пятном в историй Англии»[60]. А реакционные историки типа Д. Фроуда (в книге «История Англии») превозносили Генриха как народного героя. Видный исследователь А. Ф. Поллард в монографии «Генрих VIII» утверждал, будто Генрих никогда не имел «страсти к излишним убийствам»[61], не давая себе, впрочем, труда уточнить, что следует здесь считать «излишеством». Мнение Полларда сильно повлияло на новейшую буржуазную историографию. Даже полемизирующий с апологетической оценкой Генриха VIII известный историк Д. Р. Элтон уверял: «Он (король. — Е. Ч.) не был великим государственным деятелем на троне, каким его считал Поллард, но он был и больше, чем кровавый, похотливый, капризный тиран народной мифологии»[62]. «Слишком много историков рисовало Генриха воплощением добра или зла», — вторит Элтону другой новейший биограф Генриха VIII, Д. Боул, и добавляет, что пришло время для более хладнокровной оценки этого английского монарха[63]. О том же пишет Д. Скерис-брик в своей книге «Генрих VIII»[64].

Что же способствовало превращению Генриха VIII, которого в его молодые годы Эразм, Мор и другие выдающиеся мыслители эпохи принимали за долгожданного короля гуманистов, в трусливого и жестокого деспота? Автор новейшей книги на эту тему «Становление Генриха VIII» Мария Луиза Брюс пытается найти ответ в семейных условиях и особенностях воспитания Генриха, подыскивает малоубедительные фрейдистские объяснения [65].

Споры давно уже вызывала каждая составная характера короля: умен он или глуп, талантлив или бездарен, искренен или лицемерен. Его новейший биограф Г. А. Келли в работе «Матримониальные судебные процессы Генриха VIII» приходит к выводу, что король был «наполовину лицемером, а наполовину совестливым человеком» [66]. (Неясно только, какая из этих «половин» монарха больше выходила боком для его подданных.) Некоторые историки, отказывая Генриху во всех хороших качествах, признавали за ним по крайней мере одно: физическую храбрость и твердость в достижении поставленной цели. Напротив, известный английский историк М. Юм (в книге «Жены Генриха VIII») в 1905 г. писал: «Генрих был что гроб повапленный… Подобно многим людям такого физического облика, он никогда не был в моральном отношении сильным человеком и становился все слабее по мере того, как его тело обрастало вялым жиром. Упрямое самоутверждение и взрывы бешенства, которые большинство наблюдателей принимали за силу, скрывали дух, всегда нуждавшийся в руководстве и поддержке со стороны более сильной воли… Чувственность, исходившая целиком из его собственной натуры, и личное тщеславие были свойствами, играя на которых честолюбивые советники один за другим использовали короля в своих целях, пока уздечка не начинала раздражать Генриха. Тогда его временный хозяин сполна испытывал месть слабохарактерного деспота». Его каприз нередко решал долгую скрытую борьбу, которую вели соперничавшие придворные группировки. Путь к победе шел через завоевание или сохранение его благосклонности, неудача обычно стоила головы. Правда, этому предшествовала формальность судебного процесса по обвинению в государственной измене. Но судьи — обычно Тайный совет, т. е. группа лордов, принадлежавших к стану победителей (или перебежавших в него), — лишь оформляли результаты победы. Присяжные, участвовавшие в менее значительных процессах, фактически назначались шерифами — верными слугами короны.

Юстиция вообще не отличалась склонностью к милосердию в этот кровавый век, когда, по известному выражению Мора, «овцы пожирали людей» и вся государственная машина была направлена на подавление недовольства обезземеленных крестьян. Считалось, что не менее 72 тыс. человек (около 2,5 % всего населения!) было повешено за годы правления Генриха VIII. Закон редко обращал внимание на смягчающие вину обстоятельства даже в деле о мелкой краже. За время правления Тюдоров было издано не менее 68 статутов об измене (в 1352–1485 гг. только 10 статутов). Понятие измены было очень широким. В 1540 г. на Тауэр-хилле казнили некоего лорда Уолтера Хангерфорда за «государственную измену мужеложства»[67]. Статут, принятый в 1541 г., предусматривал смертную казнь и для сумасшедших, «уличенных» в государственной измене.

Причины для казни придворных могли быть самые различные: некоторых из них превращали в козлов отпущения, другие были слишком знатны и близки (по рождению) к трону, третьи не успевали покорно следовать за переменами в церковной политике короля или просто молчанием выражали свое несогласие с ней. Наконец, многие шли на плаху, невольно вызвав каким-то неосторожным проступком королевский гнев[68]. Порой правительство было заинтересовано в том, чтобы не дать подсудимым слова для оправдания. Тогда, если речь шла о влиятельных людях, прибегали к принятию обвинительного акта парламентом. Чаще, напротив, власти хотели превратить суд в спектакль с пропагандистскими целями. В этих случаях, даже если подсудимый с самого начала признавал себя виновным и по закону оставалось только вынести приговор, все же устраивали комедию судебного разбирательства.

Как известно, формальным предлогом для начала Реформации послужили семейные дела «защитника веры» — титул, который имел Генрих VIII в качестве верного сына католической церкви, лично занявшегося опровержением ереси Лютера. Все изменилось после того, как римский папа отказался узаконить развод Генриха, увлекшегося придворной красавицей Анной Болейн, с его первой женой Екатериной Арагонской. Неожиданная принципиальность папы Климента VIII и его преемника Павла III определялась весьма вескими мотивами: Екатерина была сестрой испанского короля и германского императора Карла V, во владения которого входила и большая часть Италии.

Даже самые рьяные защитники сохранения связи Англии с папством признавали опасность того, что Ватикан будет действовать как орудие Испании[69]. Однако Реформация имела и значительно более глубокие социально-экономические, политические и идеологические причины. Они определялись возникновением и развитием новых, капиталистических отношений, утверждение которых происходило в борьбе против феодального строя. Безусловно, большую роль в происхождении Реформации и борьбе между протестантскими и католическими государствами играли и династические мотивы, но не выдерживают критики попытки некоторых западных ученых выдать эти мотивы за основную причину разрыва с Римом, к чему прибегают буржуазные историки, тщетно пытаясь опровергнуть материалистическое понимание истории[70]. Развод короля стал лишь поводом для давно назревавшего конфликта с главой католической церкви. Когда Генрих VIII сам развелся с Екатериной Арагонской, а в 1534 г. умер Климент VIII, отказывавшийся утвердить развод, король резко отверг предложения договориться с Римом. Генрих заявил, что он не будет уважать папу больше, чем любого самого последнего священника в Англии[71]. Разрыв был ускорен Анной Болейн, особо заинтересованной в нем и сумевшей использовать для этого своих сторонников и свою секретную службу.

Анна, проведшая юные годы при французском дворе и основательно ознакомившаяся там с искусством придворных интриг, начала упорную борьбу против кардинала Уолси. Королевская фаворитка подозревала, и не без основания, что кардинал, внешне не возражая против развода Генриха с Екатериной, на деле вел двойную игру. Фактически Анна сумела создать свою собственную разведывательную сеть, руководителями которой стали ее дядя, герцог Норфолк, председатель Тайного совета, и другие лица, в том числе английский посол в Риме Френсис Брайан. Посол, являвшийся кузеном Анны, сумел добыть письмо Уолси, в котором тот умолял папу не удовлетворять просьбу Генриха. После этого король не пожелал слушать оправдания кардинала. В ответ он лишь вытащил какую-то бумагу и издевательски спросил:

— Э, милорд! Не написано ли это Вашей собственной рукой?[72] Лишь смерть спасла Уолси от ареста и эшафота.