– А зачем им, спрашивается, было его убивать? – глядя куда-то в сторону, поинтересовался доктор Лоачамин.
– Как зачем? – переспросил алькальд. – Странный вопрос! Тут, по-моему, все ясно. Убили, чтобы ограбить. А какие для убийства еще могут быть причины? Чтобы заполучить себе чужие шмотки и всякое барахло, эти дикари ни перед чем не остановятся.
Старик при этих словах поморщился, отрицательно покачал головой и посмотрел на дантиста. Тот сразу понял, к чему клонит Антонио Хосе Боливар, и, нагнувшись над мертвецом, стал обшаривать его карманы. Через несколько секунд перед Слизняком на доски пристани легли вещи погибшего.
Наручные часы с браслетом, компас, бумажник с деньгами, бензиновая зажигалка, охотничий нож, серебряная цепочка с кулоном в форме лошадиной головы… Старик сказал несколько слов одному из шуар на его языке, и тот, проворно спрыгнув в каноэ, передал на пристань брезентовый защитного цвета рюкзак.
Рюкзак открыли и извлекли из него, помимо принадлежностей для чистки ружья и пачки патронов, пять крохотных шкурок котят ягуара. Ни один из этих маленьких кусочков пятнистого меха не превышал в длину двадцати – двадцати пяти сантиметров. Шкурки были пересыпаны солью, что не мешало им издавать омерзительную вонь, не такую, впрочем, сильную, как та, что шла от самого мертвеца.
– Ну что ж, ваше превосходительство, по-моему, дело можно смело считать раскрытым, – заметил дантист.
Алькальд, не переставая потеть, переводил взгляд с индейцев на старика, с него на остальных обитателей поселка, затем на дантиста и снова на индейцев. Судя по всему, сказать ему было нечего.
Сами шуар, едва увидев шкурки котят, обменялись между собой несколькими явно тревожными фразами и попрыгали в каноэ.
– Стоять! Куда рванули? Будете стоять здесь, на пристани, пока я вас не отпущу или не придумаю, что еще с вами делать! – заорал Слизняк.
– Отпустите вы их. Им действительно нужно возвращаться к своим. Или вы до сих пор ничего не поняли?
Старик покачал головой, поднял с земли одну из шкурок и швырнул ее алькальду, который не скрывал омерзения.
Не дав толстяку опомниться, старик вновь заговорил, глядя ему прямо в глаза:
– Подумайте сами, ваше превосходительство! За столько лет, проведенных здесь, вы могли бы понять хоть что-то из того, что происходит вокруг. Давайте я вам все растолкую: этот сукин сын перестрелял котят и почти наверняка ранил самца, их папашу. Посмотрите еще раз на небо. Дождь вот-вот начнется и зарядит надолго. Вот и представьте себе эту картину: самка наверняка отправилась на охоту, чтобы хорошенько набить себе брюхо и, не заботясь о пропитании, выкармливать детенышей в логове хотя бы первые две-три недели сезона дождей. Котята, как видите, были еще совсем крошечные. Поэтому самец остался рядом с логовом – охранять детенышей. Так уж у них заведено. Вот в этот-то момент на них и наткнулся наш гринго, черт бы его побрал. И теперь по сельве бродит обезумевшая от горя самка ягуара. Она вышла на охоту – охоту на человека. Ей ведь не составило труда выследить, куда направился гринго от ее логова. Этот несчастный тащил у себя за спиной собственный пропуск на тот свет – шкуры ее грудных детенышей. Одного человека эта тигрица[1] уже убила. Она уже почувствовала вкус человеческой крови. А для дикого зверя все мы на одно лицо. Все мы одинаково пахнем, и любой из нас – душегуб, убийца ее детенышей. Отпустите индейцев, пусть плывут. Им нужно срочно предупредить своих, и не только в их стойбище, но и во всех окрестных. С каждым днем тигрица будет становиться все опаснее. Горе и жажда мести приведут ее к нашим поселкам и стойбищам шуар. Какая же сволочь этот гринго! Вы только посмотрите на шкурки! Они же крохотные, ни на что не годные. Это же нарушение закона – охотиться накануне сезона дождей, да еще с таким ружьем. Видите, какие дыры? Он их чуть не на куски разорвал. Теперь понимаете, как все оборачивается? Вы обвиняете индейцев, а на самом-то деле преступник – он, гринго! Поохотиться ему, видите ли, приспичило! Мало того что не в сезон, так еще и на охраняемых животных! Вас интересует, где же оружие? Могу заверить вас в том, что у шуар его нет. Почему? Да потому что труп они обнаружили на большом расстоянии от того места, где кошка напала на человека. Не верите? Посмотрите на его сапоги. Вот здесь, на голенище: оно как будто изжевано. Это означает, что тигрица долго тащила его через джунгли. Поглядите на такие же следы от зубов вот тут, на куртке, на груди: как она яростно трясла его, умирающего, вымещая на жертве свою ненависть. Гринго, конечно, сам виноват, но такой смерти врагу не пожелаешь.
Посмотрите еще раз на рану: один коготь разорвал этому парню яремную вену. Он, наверное, еще корчился в предсмертных судорогах, а она, держа его своими когтистыми лапами, лакала бьющую из раны кровь. Потом она – умная тварь, ничего не скажешь, – потащила труп на берег реки, к самой воде, чтобы его не сожрали муравьи. Затем пометила добычу – помочилась на нее, и отправилась на поиски раненого самца. Вот тогда-то проплывавшие мимо шуар его и обнаружили. Отпустите их, ваше превосходительство, да еще попросите, чтобы они по дороге предупредили золотоискателей, чьи стоянки им попадутся на берегах реки. Самка ягуара, обезумевшая от горя, страшнее целой банды таких головорезов.
Алькальд, не проронив ни слова, повернулся и пошел к себе в кабинет, чтобы составить рапорт для полицейского участка в Эль-Дорадо.
Воздух с каждой секундой становился все более густым и горячим. Вязкий, влажный, он приклеивался к коже, словно невидимая, неприятная на ощупь пленка. Сельва стихла, и молчание это предвещало ненастье. Набухшее, изнемогавшее от тяжести воды небо вот-вот должно было обрушить на землю целый океан дождя.
Из кабинета алькальда доносилось редкое, неритмичное постукивание пишущей машинки. Двое жителей поселка тем временем сколотили на пристани большой деревянный ящик, в котором предполагалось переправить труп в Эль-Дорадо.
Глядя на серое небо, капитан «Сукре» отчаянно матерился, не забывая при этом помянуть недобрым словом покойника. Он настоял на том, чтобы в ящик насыпали побольше соли и налили немного воды. Этот перенасыщенный раствор должен был служить для трупа консервантом, если не предотвращающим, то по крайней мере замедляющим процесс разложения. Впрочем, владелец судна прекрасно понимал, что от трупного запаха на борту деваться все равно будет некуда.
Вообще-то поступить с покойным полагалось иначе. Согласно дурацким юридическим нормам, любого мертвеца, которого по какой-либо причине нельзя было просто взять да и оставить по-тихому где-нибудь в сельве, следовало вскрыть, вспоров его от шеи до низа живота, выбросить все внутренности и набить тело солью. В таком случае был шанс довезти покойника до места назначения в более или менее презентабельном виде. К сожалению, когда речь шла о чертовых гринго, те же самые правила и распоряжения не допускали «неквалифицированного» вмешательства и требовали доставки трупа соответствующим властям в том виде, в каком он был найден. Так что тесному суденышку предстояло тащить покойника вместе с пожиравшими его изнутри червями. По всей видимости, к месту назначения ему суждено было прибыть в виде омерзительного зловонного мешка с копошащимися личинками.
Старик и зубной врач присели на газовые баллоны и стали смотреть на реку. Время от времени они передавали друг другу бутылку фронтеры, делали по паре глотков и затягивались жесткой сигарой из крепкого, хорошо высушенного табака – такие не гаснут даже на самом влажном воздухе.