Сначала слушала тишину, глядя на аккуратные ногти темного шоколадного цвета, потом подняла подбородок, расправила плечи, чтобы смотреть уже перед собой…

И мама, и университетские подружки, да и парни часто говорили, что когда она смотрит так – выглядит будто бы пренебрежительной. Горделивой.

Вздернутый нос, взгляд словно свысока, пусть рост у неё и вполне средний. Ноль эмоций на лице. И абсолютное непонимание, что слетит с её губ, попытайся подойти и заговорить…

Поначалу Санту эти замечания забавляли, потому что в такие моменты она обычно о чём-то своём переживала, чувствовала сильный дискомфорт, и вот эта "холодная маска" лезла наружу неосознанно. Но люди неизменно связывали её с реакцией на себя. А ещё с несуществующим чувствовам собственного величия и недостойностью окружающих Санту людей. Часто это от неё отталкивало. Только самые близкие понимали, что в этом просто её защита.

Санта ждала ответа мамы.

Понимала, что правильно будет отчитать, попросить больше никогда не лезть и написать в Веритас, что ждать её в понедельник не надо. Но сердце всё равно билось в бешенном темпе, а перед глазами мелькали картинки из её несбыточных профессиональных мечт.

Потому что Веритас – это величина. Потому что Чернов – это кумир. Только есть оговорка…

Первым Санта услышала тяжелый мамин вздох, потом быстрое, но уверенное:

– Я должна была это сделать, малыш. Ты заслуживаешь. И ты получишь…

– Мам… Заслуживают не так! Я не хочу, чтобы со мной возились из жалости…

Санта сказала правду, слышала, что мама цокнула языком.

– А кто тебе сказал про жалость? Тебе просто шанса не дают. Это нечестно, Сантуш. А Данила…

Елена только имя произнесла, а Санта тут же непроизвольно опустила взгляд, чтобы смотреть на руку и поднявшиеся дыбом волоски… Предательски выдающие с потрохами…

– Ты ведь помнишь, как отец им гордился. Он очень много ему дал, Санта. Поверь, Данила знает, как никто, насколько важна поддержка… И поверь, у него не настолько короткая память, чтобы…

Санта знала, что будет после «чтобы». Забыть всё добро Щетинского и их тоже забыть.

Так сделали почти все когда-то друзья. Партнеры. Товарищи. Должники.

Из широченного круга людей, заглядывавших Петру в рот при его жизни, после смерти слились без преувеличения сотни.

И речь не о том, что Елена или Санта требовали слишком многого. Они вообще ни от кого ничего не требовали. Но всё лицемерие этих людей сводилось к тому, что в День рождения Щетинского или в годовщину его смерти посторонние люди находили времени на то, чтобы написать пост о том, какая величина ушла и как много они не успели сделать вместе…

А позвонить Елене и спросить, ничего ли не нужно, – нет.

И особенно болезненно Санте было переживать тот факт, что Чернов – в числе этих людей. Он не кичился своей связью с Петром, которая была, пожалуй, куда более сильной, чем у других. Но со смертью отца он просто ушел из жизни оставленных им жены и дочери.