– И я рад тебя видеть. Всё ли было в порядке в моё отсутствие?

Дара пригляделась к собаке, заподозрила, что это, должно быть, ещё один оборотень, но силы не почувствовала. Обычная собака. Псина тем временем подбежала к Даре, обнюхала её с подозрением, чуть презрительно фыркнула и кинулась за хозяином.

– Знакомься, Дарина, это Дружок, – сказала Дедушка, не оборачиваясь. – Единственный мой товарищ.

Расспрашивать о друзьях волхва, верно, не стоило. Пусть в Ратиславии не было Охотников, но когда пришли Пресветлые Братья и стали возводить храмы, волхвов погнали прочь из всех княжеств, и тех, кто сопротивлялся, топили в реках.

Выжившие держались подальше от людей.

Садилось солнце. День увядал.

Дедушка не стал сразу заходить в избу, а пошёл на задний двор к грядкам. Те были уже пусты в это время года, но у самого конца огорода росла яблоня. Старик заглянул под её лысые ветви и удовлетворённо потёр ладони. Дружок крутился рядом и лез вперёд.

Дедушка возвратился к дому, радостно размахивая обмякшей заячьей тушкой.

– Попался негодник, – сказал он. – Столько он мне за лето овощей попортил, а теперь и на яблоню покусился. Уж тут-то я не выдержал. Будет у нас, значит, суп из зайчатины.

Вместе они вошли в дом.

Внутри было скромно, даже беднее, чем у Тавруя. Тот сохранил в доме скатерти да половички, все одеяла да подушки, что накопила за свои годы приютившая его бабка Любица. У Дедушки в избе не наблюдалось никаких богатств и уюта тоже не было. Зато сильно пахло звериной шерстью, травами и сушёными грибами.

Дружок обошёл Дару кругом, размышляя, можно ли было пустить её в дом. Отвлёкся, когда хозяин загремел заслонкой печи.

В избе было холодно, темно.

– Всё тепло вышло, пока за тобой бегал, – пожаловался Дедушка. – Нужно растопить и воды нагреть для готовки и мытья. Не хватит нам воды на вечер. Сходи-ка, внученька, набери. Колодца у меня нет, нужно в овраг снова спуститься.

Дару словно дубинкой по голове ударили. Солнце почти село, а в овраге притаилась лесавка.

– Поторопись, – велел Дедушка, не замечая её смятения. – А то совсем стемнеет, ничего не увидишь.

Он протянул ей пустое ведро. Дара взяла его окостеневшими пальцами, оставила на полу в углу мешок со своими пожитками и вышла из дома. Осторожно она подкралась к краю оврага и заглянула вниз. В сумерках спуск показался особенно жутким. Если первые ступени ещё можно было разглядеть, то ниже кипела чернота. Дара постояла на краю, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

«Чтоб Навь поглотила этого Дедушку, – зло подумала Дара, и злость обратилась на неё саму. – И что я веду себя словно деревенская девка? В конце концов, я лесная ведьма».

Осторожно она стала спускаться по гнилым ступеням, чувствуя, как каблуки сапог увязали в грязи. Все мысли заняли лишь эти ступени, и страх перед лесавкой отступил. Дара думала только о том, как не скатиться вниз и не сломать шею.

Нога поскользнулась, Дара замахала руками, пытаясь устоять. Ведро с грохотом ударилось о ствол ближайшего дерева. С трудом, но Дара удержала равновесие и стала спускаться дальше. Наконец она сошла с последней ступени и замерла на месте. Стояла непроглядная тьма. В засасывающей тишине оврага Дара различила тихое журчание. Медленно возвращался страх. Липкий, скользкий, он цеплялся за подол и пролезал под рубаху к груди, к сердцу. Во мраке за каждым деревом, за каждым кустом и камнем виделся мертвец.