Золотые вспышки мелькали в листве. Вокруг бродили только духи, но даже они сторонились Дары.

В первое время жизнь в Великом лесу была скучной и обыденной. Леший как будто совсем потерял к ней интерес, а то и вовсе забыл, зачем призвал Дару.

Она была предоставлена самой себе. Девушка привела в порядок землянку, насколько у неё хватало сил и мастерства. Она начисто вымела пол, отскоблила лавку и стол, высушила в солнечный день старую поеденную молью шубу, что висела на лосиных рогах, прибитых к стене.

В лесу она собирала ягоды и первые грибы, травы и кору. Силки на диких животных Дара ставить не умела, плести сети было не из чего, и потому она постоянно оставалась голодной, живот её часто вздувался и болел. Она стёрла босые ноги до крови, и тело её, прикрытое дырявыми одеждами, кусали мошки и комары, и она расчёсывала эти укусы до кровавых болячек.

Но это не стало большой бедой. Дара почти и не замечала телесных страданий, так глубоко погрузилась в свои мысли. Совы пели над её головой, и с каждым днём голоса их становились громче. Даже во сне они преследовали девушку, заводили всё глубже в лес.

Первое видение пришло на третью ночь, что Дара провела в лесу. Во сне тропа пролегла по непроходимому бурелому, но девушка ступала легко и не встречала преград на своём пути. Ярко, точно наяву, она ощущала холодную влажную землю босыми ногами, чувствовала, как кололи ступни опавшие хвойные иглы.

Было темно, но глаза видели ясно пылающий огонь впереди. Он манил Дару, как манит костёр беспечных мотыльков, и она шла на свет, отвечая на зов леса. Совы порой опускались низко к самой земле, торопили вперёд.

Лес расступался, пропуская всё глубже и глубже в свои владения. Ночь вспыхивала ярким светом впереди. Дара шла на этот свет не одну ночь, а когда наконец достигла его, то увидела, как тёмные стволы вековых сосен раскалялись докрасна. Они все были покрыты письменами и знаками, те горели золотом, и освещая лес, мигали, как угли в потухающем костре.

Весь лес был испещрён этими знаками. Они вспыхивали, отражаясь в глазах Дары, проникая вглубь под кожу, в кровь и кости.

Она проснулась на рассвете, сидя за столом. В руках её был острый костяной нож. С лезвия капала кровь, а на руках остались вырезанные знаки. Те же, что Дара увидела во сне.

В другое время Вячко дождался бы рассвета, глупо было уходить на болота ночью. Но днём Югра попыталась бы его остановить, и он решился бежать, пока все спали.

Ночь выдалась подходящей для побега: безоблачной и светлой. Болотные духи были не властны над небесами, им не дотянуться до звёзд, не поменять их местами, значит, Вячко мог определить направление по луне и созвездиям.

Лёжа на мехах в углу комнаты, он беззвучно молился Перуну – покровителю всех воинов, чтобы тот не оставил без своего благословения, Моране – пряхе человеческих судеб, чтобы не перерезала его нить, болотнику – духу этих мёртвых земель, чтобы тот остался в стороне и не мешал в пути, Создателю – голосу добра и милосердия, который завещал жить в любви и мире. Вячко коснулся указательным пальцем лба, давая обещание не помышлять зла, рта, клянясь возносить хвалу Создателю, и груди в знак того, что в душе его жила любовь.

Но молитвы не принесли покоя.

Кем была девушка, что скрывалась под кожей Югры? Кем приходился ей белоглазый Ики? Духи вряд ли могли так сильно походить на людей. Мертвецы не могли гулять среди белого дня. Умели ли чародеи принимать чужой облик? Для чего Югре понадобился Вячко? Она часто расспрашивала о делах княжества, о правителях и простых людях. Может, в этом и было дело? В том, что Вячеслав приходился сыном Великому князю? Он вспомнил об отце и вдруг с ужасом осознал, что забыл его имя. А как звали старших братьев? Яровид? Ярослав? И девушка. Дома его ждала девушка. Любимая.

– Добрава, – он прошептал имя еле слышно.

Вячко испугался, что забудет и её имя.

– Добрава, – повторил он как заклятие, как если бы простое имя могло разбить чужие чары.

Нужно было уходить. И всего-то стоило подняться и выйти за дверь так тихо, чтобы не разбудить никого, но рядом с тюфяком Югры лежал княжеский меч. Вячко не боялся остаться без еды и питья, но не мог оставить отцовский подарок.

Когда минула четырнадцатая зима Вячеслава, умерла его мать, и сразу после этого Горыня взял племянника с собой в дозор. Впервые Вячко пролил кровь врага. По возвращении сына в столицу Великий князь вручил ему дар.