– Так ты за мной?

Птица взлетела, сделала круг и исчезла за верхушками древних елей. Дара долго смотрела в небо, и мысли улетали вслед за совой, позабылись на время боль и слабость.

Ветер подул, шумя в кронах деревьев. На другом конце поляны, прямо напротив двери в землянку между высоких елей пролегла тропа. Дара могла поклясться, что её не было прежде. В сумраке мелькнул огонёк, замерцал и снова погас. Вдруг вспыхнул ещё дальше, зазывая за собой. Лучи солнца переплелись и вдруг рассыпались точно мучная пыль. Дара прищурилась, ослепнув от их яркого света, как вдруг голос донёсся издалека:

– Ау!

Она вытянулась, как тетива, приготовилась бежать со всех ног, невзирая на истерзанное тело.

А голос позвал снова:

– Ау!

И что-то в душе отозвалось:

– Ау-у! – прокричала Дара.

Ярче мелькнул огонёк на тропе.

Трава под ногами стелилась мягким ковром, но Дара прикусывала губу до крови от каждого шага. Заглянула недоверчиво за деревья. Лесные тропы не бывают столь ровными и чистыми. Вдали снова ухнула сова, и Дара пошла за ней. Босыми ступнями она чувствовала, как земля отзывалась, как билась она горячо, точно сердце в груди. Она слышала, как переговаривались травы и деревья, краем глаза, за самой кромкой сознания замечала тени, что бродили в стороне. На тропу они не ступали. Тропа была для людей.

Что-то звало Дару, тянуло. Она слышала звон воды, её журчащее пение из самых глубин. Она слышала его всегда, но только однажды так же ярко. Тогда свет слепил, тогда огонь одновременно обжигал и согревал. Тогда он тоже был сильнее её разума.

Ноги утонули в горячем песке, и тут же ледяная вода обожгла ступни. Дара зашла глубже, ощущая, как озеро ласкало икры, бёдра, живот. Она зажмурилась, нырнула, и свет заполнил её всю, проник в самую глубину, согрел сердце и заставил кровь бежать быстрее. Он был как счастье на вкус, как солнце, лето и нежность.

Дара распахнула глаза. Над головой повисло яркое небо. Чистое, без единого облачка. Ушли боль и печаль, ушли сомнения. Она стала безмятежна, спокойна, счастлива. Прежде это казалось невозможным.

Голос пел ей, баюкал, как родная мать баюкает дитя в колыбели. У песни не было слов, только чувство волнительное, восхитительное, как сама жизнь.

Небо прочертила белая точка. Дара проследила за ней, и морок спал. Она перевернулась со спины, огляделась и поняла, что находилась посреди большого озера, но не смогла вспомнить, как оказалась там.

Сова полетела к берегу, снова указывая путь, и Дара поплыла за ней. Лес со всех сторон окружал озеро. Оно было таким большим, что стало страшно. Дара плавала хорошо, и руки у неё были крепкими, но никогда она не удалялась так далеко от берега. Её тело вдруг налилось невиданной силой, она гребла без всякого усилия. Она задыхалась не от усталости, а от изумления и пугающего осознания: леший лишил её разума как по щелчку пальцев.

Она сосредоточилась на движениях рук и постаралась грести быстрее. Ей не терпелось ступить на твёрдую землю, снова ощутить себя самой собой. Дара смотрела прямо, на берег и на сову, что летала над лесом. И вдруг что-то медью и золотом блеснуло среди пальцев. Она отдёрнула руку, чуть не ухнула вниз, на глубину, с трудом удержалась на плаву.

А солнечный змей в воде проплыл уже дальше, распадаясь на тысячу ярких песчинок. Золотая богиня, та, о которой рассказывал Тавруй, жила в озере.

Лес играл с Дарой, дурманил разум. Он заставил её забыться, заплыть на середину озера и только тогда отпустил. От волнения сбилось дыхание. В отчаянии она принялась искать пальцами ног дно, но находила только пустоту и водоросли, что норовили обвиться вокруг лодыжек. Наконец ступни коснулись мягкого дна. До берега Дара уже шла пешком. Она села у самой воды на горячем песке, вытянула перед собой ноги так, что озеро кусало пятки.