– Ага, – целитель даже не посмотрел на него, быстро вышагивая по длинному коридору.
– За ландмейстера Охотников?
– Ты плохо слышишь? – рассердился Стжежимир. – Иначе чего переспрашиваешь?
– Неужели она – она – не смогла найти жениха лучше? Он же лойтурец. Чудовище! Его все боятся.
Вдруг Стжежимир остановился и схватил его за воротник. Ежи согнулся, замер от испуга, заглядывая в лицо господину.
– Держи язык за зубами, дурак, здесь каждое твоё слово слушают чьи-то уши. Для дочери советника Идульф мечта, а не жених. Он ландмейстер Охотников в Рдзении, он второй по власти после короля. Лучше него для Венцеславы может быть только сам король.
Или принц Карл.
Ежи оглянулся, точно за закрытыми дверями мог разглядеть ответ на немой вопрос.
Венцеслава могла выйти замуж за принца, но предпочла Идульфа Снежного, Охотника. Того, кто убивал духов и людей, если им не повезло родиться чародеями.
Глава 10
В Великом лесу Дара осталась совсем одна. И избушка лесной ведьмы, и поляна вокруг, и берег реки, и все лесные тропинки были безлюдны. Только звери и духи бродили по владениям лешего.
Дара не нашла свою мать, не нашла другой лесной ведьмы. Никого. Это ранило больнее, чем она ожидала. Так пронзительно, так глубоко, что всю ночь она металась в холодном поту. Тело ломило, кожа зудела от ран и ожогов. Ей снилось, как лес затягивал её, оплетал корнями, а земля заполняла рот, как на груди расцветали белые лесные цветы, как мох покрывал ноги, как всё тело срослось с лесом, а над головой кричал с пронзительной болью заколдованный сокол.
Наступил рассвет, но в землянке было почти так же темно, только лучик света проник через дыру в крыше. На потемневшем от времени столе сидела сова. Она встрепенулась, повела крыльями и взлетела вверх. Дара вздрогнула, от испуга прикрылась руками. Сова вылетела наружу, и в землянке стало совсем тихо.
Девушка присела, сипя от боли. Тело сводило от любого движения. Её кожа покрылась пузырями, они лопались, кровоточили. Обгорела одежда, свисала с плеч, оголяя красную от ожогов грудь. Дрожащей рукой Дара подтянула рубаху, пытаясь прикрыть нагое тело.
В голове было пусто, ни одной мысли. Ни страха, ни гнева, ни печали. Она чувствовала только боль и усталость. Дара слушала своё тело, каждый нарыв на коже, каждую рану. Согнувшись пополам, она обнимала себя руками, баюкала, погружаясь в забытьё.
По крыше кто-то прошёлся, царапая когтями прогнившие перекрытия. Сова ухнула гулко, нетерпеливо. Дара вскинула голову, прислушиваясь к звукам. Может, птицы облюбовали землянку и теперь были недовольны её вторжением?
В жилище лесной ведьмы царило запустение. Пыль лежала толстым слоем на лавках и столе, пахло сыростью. Крыша прогнулась под тяжестью лет так низко, что Дара почти задевала её макушкой. Но ни перьев, ни следов помёта заметно не было.
Сова сверху заухала громче, и Дара неловко поднялась, проковыляла до двери.
Рассвет затопил поляну медовым цветом. Он шептал в кронах деревьях, пел птичьей трелью и далёким журчанием реки. Зелень и золото сверкали так ярко, как это бывает только в начале лета, когда ночь коротка и слаба, а день ярок и долог.
На самом краю зелёной, покрытой мхом крыши сидела сова. Она крутила круглыми жёлтыми глазами, недовольно разглядывая Дару.