Он умирал, не оставив наследников своему всемирному царству. Друзья-военачальники толпились у его постели. Александр уже почти не мог говорить. Его спросили: «Кому ты оставляешь царство?» Он прошептал, едва шевеля губами: «Достойнейшему». Его спросили: «Кто будет надгробной жертвой над тобой?» Он выдохнул: «Вы». Когда он умер и начались кровавые войны за власть между его военачальниками, они часто вспоминали это его последнее слово.

Ему было тридцать три года. И потом, два с половиной века спустя, Юлий Цезарь в свои тридцать три года плакал и говорил: «В моем возрасте Александр уже покорил мир!» А преемник Цезаря Август в свои тридцать три года улыбался и говорил: «Не понимаю, почему Александр предпочел покорять чужие царства, вместо того чтобы хорошо править своим?»

Если посмотреть на карту походов Александра, то на первый взгляд его путь покажется странным: весь – зигзагами. На самом деле он был выбран очень разумно. Больше всего Александр боялся, что персидский флот проплывет за его спиною в Грецию, поднимет греков на восстание и это будет очень опасный удар с тыла. Поэтому сразу после первой победы, при Гранике, Александр проходит по персидскому берегу Эгейского моря, освобождая от персов тамошние города и привлекая их на свою сторону. А после второй победы, при Иссе, Александр проходит по персидскому берегу Средиземного моря, берет осадою и приступом финикийские города и основывает в Египте Александрию. После этого у персидского флота не оставалось опоры, а для Александра можно было подвозить подкрепления из Македонии. Наконец, после третьей победы, при Гавгамелах, он проходит по всем четырем персидским столицам – это Вавилон, Сузы, Персеполь и Экбатана – и становится персидским царем.

Казалось бы, Александру не нужно больше никуда идти: Персия в его руках. Но теперь у него на уме новая мысль – стать царем не только Персии, а всего мира, от океана до океана. Поэтому он идет в Иран, Среднюю Азию и Индию – в те области, где еще не бывал ни один греческий человек. С ним не только войска, но и ученые – чтобы описывать неведомые страны и их диковины. Солдатский бунт заставил его вернуться с полпути. Но в свой последний год в Вавилоне он уже обдумывал новый поход – чтобы завоевать западную половину мира так же, как он завоевал восточную. Флот его должен был проплыть из Вавилона вокруг Аравии в Красное море, а из Красного моря по неведомым морям вокруг Африки к Геракловым столпам. Этот флот ударил бы на Карфаген и Рим с запада, а сухопутное войско Александра – с востока. Для такого похода нужно было лет десять, но Александр был еще молод. Флот уже готовился к отплытию, когда Александр умер в Вавилоне.

Главная победа Александра называется «при Гавгамелах», а раньше она называлась «при Арбеле». Это потому, что название иранской деревушки Гавгамелы казалось грекам очень неблагозвучным, и они предпочитали называть вместо нее ближний город Арбелу, хотя до Арбелы было гораздо дальше. Вот из каких соображений иногда искажается история.

Если у греков рассказы о подвигах Александра так походили на сказку, то у восточных народов – тем более. Больше всего таких рассказов было у египтян. Это понятно: ведь это у них в стране стоял город Александрия, а в Александрии, в храме при царском дворце, покоилось набальзамированное тело Александра. Египтянам хотелось думать, что этот великий герой – не пришелец, а египетский законный царь, освободивший их страну от персидских поработителей. И они сочинили вот какую историю.

Много тысячелетий правили Египтом и целым миром цари-звездочеты, потомки богов. Последнего из них звали Нектанеб. Однажды, совершая гадания, узнал он страшную весть: боги отступились от своей страны и отдают ее под персидскую власть, а вызволить ее должен его, Нектанеба, сын, который придет из далекой северной страны. Узнав это, Нектанеб тайно бежал из дворца, переплыл море и явился в Македонии, при дворе Филиппа и Олимпиады. Здесь наслал он царю и царице сон: как Зевс когда-то пришел к фиванской царице Алкмене и она родила от него Геракла, так теперь Зевс желает прийти к Олимпиаде, чтобы она родила от него героя, который будет еще более велик, чем Геракл. Филипп и Олимпиада возликовали и возблагодарили богов. И тогда Нектанеб в образе бога явился ночью к Олимпиаде, и она родила от него Александра.

Александр подрос, и Нектанеб стал учить его звездной науке. Однажды стояли они под звездами на крыше дворца, и Александр спросил: «А могут ли предсказать тебе звезды твою собственную смерть?» Нектанеб ответил: «Да, суждено мне умереть от собственного сына». И тогда Александр столкнул Нектанеба с крыши дворца и, наклонясь, сказал разбившемуся: «А не лживы ли твои звезды?» Но Нектанеб, умирая, ответил: «Нет, умер я в назначенный час и от руки собственного сына, потому что ты, Александр, – мой сын, а не Зевса и не Филиппа…» – и тут он рассказал Александру все о себе и о нем, а потом испустил дух.

Александр возмужал, собрал войско и пошел освобождать отчее царство. Сперва он пошел на запад, покорил римлян, покорил карфагенян, достиг океана у Геракловых столпов на краю света и поставил там надпись. Потом он пошел на юг, и достиг Египта, и увидел там статую Нектанеба, на которой было написано: «Я – царь и бог этой земли, я покинул ее старым, а вернусь в нее молодым, и власть моя будет вновь над целым миром», – и объявил народу, кто он такой, и народ ликовал, и Александр выстроил на этом месте город Александрию. Потом он пошел на восток, победил персидского царя Дария, победил индийского царя Пора, а о том, что было дальше, он сам написал своему учителю, мудрому Аристотелю, приблизительно так:

«А по сокрушении царя Пора пошел я с войском моим еще того далее, к крайнему морю. И путь был лесом, а лес был душен, и шли мы ночью, потому что днем от зноя нельзя было идти. А в лесу том жили дикие люди, ноги раздвоены, как копыта, лица женские, а зубы псиные; и скорпионы длиною в локоть; и летучие мыши величиною как орлы; и зверь-царезуб, который глотает слона единым глотком. Тридцать ночей мы шли и вышли к великому океану, у которого кончается свет. В том океане виден был остров, и я хотел поплыть на тот остров, но друг мой Филон сказал мне: „Не плыви, царь, а позволь поплыть мне, потому что таких, как я, у тебя много, а такой, как ты, у нас один“. Снарядил он челн и поплыл к тому острову, но остров вдруг ушел в пучину морскую, потому что это был не остров, а чудо-кит, и на том месте вода закрутилась крутнем, и погиб мой друг Филон. А у берега того океана растет дерево, на рассвете малое, а в полдень до небес, а ввечеру опять малое; на ветвях того дерева сидят две птицы, лица у них женские, и говорят они греческим языком. Они мне молвили: „Полно, Александр! одолел ты Дария, одолел ты Пора, нет более в мире места для славы твоей“. А вокруг того дерева живут люди-безголовцы, у которых глаза, нос и рот – на груди; кормятся они только грибами, каждый гриб величиною с щит, а нравом они просты и добры, как дети. Стал я их спрашивать, какие народы живут от них к северу и югу; и сказали они, что к югу живут амазонки, народ женский, мужчин у них нет, живут они войной, и каждая амазонка отрезает себе правую грудь, чтобы она не мешала ей натягивать тетиву лука; а к северу живут народы Гог и Магог, женщин у них нет, живут они тоже войной, едят только сырое мясо и пьют кровь убитых. Тогда мы пошли к югу; и амазонки не стали с нами воевать, а объявили, что хотят справить свадьбу с моими воинами, чтобы родить от них таких же доблестных дочерей, как отцы. Так мы и сделали, а потом амазонки отпустили нас с честью и дарами. Тогда мы пошли к северу; и здесь на нас вышли восемьдесят два царя народов Гог и Магог, но я победил их, прогнал за высокие горы, а в горах поставил медные ворота на железном пороге, высоты в них шестнадцать локтей, а сторожат их триста моих македонян, триста персов и триста индийцев; когда же Гог и Магог выйдут из‐за гор, то настанет конец света. Здесь, в горах, была черная пещера, откуда днем видно звезды, и я вошел туда и услышал голос: „Полно, Александр! я – Сесонхосис, предок твой, первый царь Египта, а ныне бог, но имя мое забыто, а твое будет вечно, потому что ты выстроил город Александрию“. Воротясь же к океану, вопросил я людей-безголовцев, какое у них есть славнейшее прорицалище, потому что обняла мою душу забота. И они привели меня в священную рощу Солнца, а там росли два дерева, видом как кипарис, но высотою до небес, и меж ними гнездо птицы феникс, которая смерти не знает, а раз в тысячу лет улетает отсюда в Аравию, там складывает себе костер из благовоний и входит в огонь старой, а выходит юной. Из тех двух деревьев одно говорит по-человечески на восходе, в полдень и на закате солнца, а другое – на восходе луны, в полночь и перед рассветом, и я вопросил те деревья, долго ли мне еще жить, а они ответили: „Полно, Александр! пришло тебе время умереть, а умрешь ты в своем Вавилоне от ближних твоих“. И, услышавши это, повернул я мое войско и пустился обратно в Вавилон к ближним моим…»

Эту сказку об Александре греки тотчас пересказали по-гречески (и для верности написали, будто автор ее – Каллисфен, племянник Аристотеля и спутник Александра), с греческого ее перевели на западе по-латыни, на востоке – по-сирийски, а с этих языков – на все остальные, прозою и стихами. И полторы тысячи лет не было на западе и востоке более любимого чтения, чем этот «Роман об Александре», «Искандер-намэ», «Повесть о бранях», «Александрия» или как он еще назывался.

Пророчество умирающего Александра сбылось. Тридцать дней тело Александра лежало неприбранным: полководцы спорили за власть. Двадцать лет по всем землям и морям от Афин до Вавилона не утихали войны: полководцы боролись за власть. Александр оставил двух малолетних сыновей, брата, властную мать – все были перебиты, чтобы не мешали сильнейшим. Полководцы сходились в битвах, как бы пробуя силы, и после каждой битвы кто-то погибал и выбывал из большой игры.

Это были сверстники Александра, удальцы в цвете лет и сил. Об одном рассказывали, что он удержал за рога бешеного быка, несшегося на Александра; о другом – что он заступился перед Александром за казнимого, был сам брошен в яму на съедение льву, но одолел льва голыми руками и стал любимцем Александра. Александр не жалел для них ничего: когда один попросил у него на приданое дочери, Александр дал пятьдесят талантов. «Достаточно десяти», – сказал тот. «Тебе достаточно, а мне недостаточно», – ответил царь. Азиатская добыча пьянила их, они купались в роскоши: один ходил в башмаках, подбитых серебряными гвоздями, другой раскидывал шатры длиною в стадий, третий возил за собой на верблюдах египетский песок, чтобы обсыпаться при гимнастике. И они же умели, вскочив с пурпурных ковров, неделями мчаться по горным бездорожьям, замучивая войска ночными переходами, чтобы напасть на соперника врасплох и чтобы тот погиб, не успев понять, с кем он бьется.

Цель каждого была одна: стать царем. Только один, может быть самый талантливый, надеяться на это не мог. Его звали Евмен; он был грек, а македоняне не потерпели бы над собою грека. Он бился не за себя, а за единство распадающейся державы. При Александре он был секретарем – среди македонян с копьями он ходил с писчими табличками в руках. Теперь он воевал, побеждал сильнейших, бойцы его любили, но все равно на военных советах он не смел сидеть во главе македонян, а ставил там пустое кресло и говорил, что это место царя Александра. Его взяли изменой. В плену он тосковал: «Пусть меня отпустят или убьют!» Ему сказали: «Смерти ищут не в тюрьме, а в сражении». – «Я искал, но не нашел сильнейшего». – «Значит, нашел теперь: терпи же его волю». Его уморили в тюрьме голодом.

Победителя Евмена звали Антигон Одноглазый. Он был старше всех соперников, воевал еще при Филиппе, потерял глаз в войне с Афинами. Он первый из соперников объявил себя царем – повязал лоб белой перевязью, диадемой. Льстецы поспешили объявить его и богом – он сказал: «Это неправда, и о том лучше всех знаем я да тот раб, что выносит мой ночной горшок». Держался он запросто; однажды, слушая кифариста, он стал пререкаться с ним, как надо играть, пока тот не воскликнул: «Пусть тебе, царь, никогда не придется так худо, чтобы знать мое дело лучше меня!» Его упрекали за большие поборы: «Александр так не делал». Он отвечал: «Александр пожал жатву с Азии, а я лишь собираю за ним колоски».

Антигон владел почти всей Азией. Обладать Грецией он послал своего сына, отважного красавца Деметрия: «Эллада – это маяк нашей славы, свет которого льется на весь мир». Деметрий высадился в Афинах с грузом хлеба и созвал народное собрание, чтобы его раздать. Говоря речь, он сделал ошибку в языке, кто-то тотчас перебил его и поправил. «За эту поправку, – воскликнул он, – я дарю вам еще пять тысяч мер хлеба!» Обнищалые афиняне не знали, как восхвалить благодетеля. Его поселили жить в Парфеноне; где он сошел с колесницы, там поставили храм Деметрию Нисходящему; месяц мунихий переименовали в деметрий и даже вместо оракула постановили спрашивать вещанья у Деметрия. «Безумцы!» – сказал кто-то. «Безумнее было бы не быть безумцами», – отвечал старый Демохар.

У Деметрия было прозвище Полиоркет – «Градоимец». Его осадные машины вселяли ужас. Когда он осаждал Родос, то боевые башни его были семиэтажной высоты, а с моря город запирали корабли не в три, а в пятнадцать рядов гребцов. Это тогда он не взял город потому, что боялся сжечь мастерскую художника Протогена. Сняв осаду, он бросил машины на Родосе, и от продажи их родосцы нажили столько денег, что воздвигли на них в своей гавани чудо света – колосс Родосский, самую большую статую в мире, у которой, говорят, корабли проплывали между ног.

Но могущество Антигона и Деметрия было недолгим: против них сплотились четверо младших соперников и пересилили. Это были: Птолемей, умнейший из правителей, хитростью залучивший в свою столицу Александрию драгоценные останки великого Александра; Лисимах – тот самый, который был брошен льву и убил льва; Селевк – единственный повторивший поход Александра на Индию и получивший от индийского царя пятьсот слонов; и Кассандр, который будто бы отравил Александра Великого и теперь не мог смотреть даже на его статуи. Решающая битва произошла в Малой Азии. Антигону было восемьдесят лет, он сидел на коне, как исполин; ему крикнули: «Царь, в тебя стреляют!» – он ответил: «В кого же им еще стрелять?» Слоны Селевка решили исход боя. Антигон погиб, Деметрий бежал. Победители поделили державу: Египет – Птолемею, Азию – Селевку, запад Малой Азии и Фракию – Лисимаху, Македонию – Кассандру.

Деметрий Полиоркет остался царем без царства. Он метался из страны в страну, им восхищались, его прославляли, но закрепиться он нигде не мог. Окруженный в Малой Азии, он сдался на милость Селевка; сыну своему, Антигону Младшему, он переслал приказ: «Считай меня мертвым и, что бы я тебе ни писал, – не слушайся». Антигон умолял Селевка отпустить отца и предлагал себя взамен – Селевк не слушал. Деметрий умер, пьянствуя в плену у Селевка. Сын его, однако, сумел отбить последний, малый, но почетный кусок державы Александра – Македонию.

За царскими победами приходили царские будни: огромными державами нужно было управлять, а это давалось трудно. Еще Деметрию в Греции приходилось высиживать целые дни перед народом, принимая просьбы и разбирая споры. Однажды, изнемогши, он встал; его ухватила за плащ какая-то старушка: «Выслушай и меня!» – «Нет времени». – «Если нет времени, то нечего и царствовать!» Селевк говорил: «Если бы я знал, чего стоит царская власть, я не наклонился бы поднять упавшую диадему». Антигон Младший говорил сыну: «Помни: царская власть – это только почетное рабство». Сына тоже звали Антигон. Когда против него вспыхнуло восстание, он вышел к народу без стражи, швырнул в толпу царский пурпурный плащ и сказал: «Найдите или такого царя, который бы вам не приказывал, или такого, какого бы вы слушались, а мне ваше царство не в радость, а в тягость!» И народ утих.