Как и большинство людей, жаждущих узнать больше о жизни животных, я всегда хотела проникнуть в сознание не-человека. Я хотела бы знать, как выглядит мир, например, для собаки, или как он звучит, или пахнет. Я хотела бы проникнуть в сознание собаки, узнать, что она думает и чувствует, чтобы другая собака посмотрела на меня и увидела не что-то иное, а то же самое. И, к моему великому удивлению, во время тех вечеров возле логова я почувствовала, что близка к этому.
На что это было похоже? Как будто я входила в тихую маленькую деревушку в какой-то далекой стране, а отчасти это было похоже на вход в иной мир, в новое измерение. Мы были в пятнадцати метрах от моего дома, но при этом в мире, который не имел ничего общего с моим домом, ничего общего с моим видом и ничего общего с моей жизнью.
Сидеть сложа руки, ничего не делая, просто переживая, тяжело для примата, но на этот раз я не была среди приматов. Наконец, поскольку собаки учатся жить в окружении нашего вида, мне пришло в голову жить среди них. В лучах вечернего солнца мы сидели или лежали в пыли, равномерно расположившись на вершине холма, и все спокойно смотрели вниз, между деревьями, чтобы понять, что там движется. Птиц не было слышно, только тихо жужжали насекомые. Где-то далеко в безмолвном лесу с дерева время от времени что-то падало – может быть, ветки или шишки. Тени удлинялись, а мы спокойно лежали, ощущая покой, – спокойные, умиротворенные и безмятежные. Я побывала во многих местах нашей планеты – в Арктике, в африканской саванне, – но куда бы я ни отправлялась, я всегда путешествовала в своем собственном пузыре энергии приматов, опыта приматов, и поэтому никогда ни до, ни после я не чувствовала себя настолько далекой от того, что казалось знакомым, как я ощущала себя с этими собаками, рядом с их логовом. Приматы воспринимают чистую, абсолютную неподвижность как скуку, а собаки – как покой.
Стабильность группы больше никогда не нарушалась, но изменилась сама группа. Инукшук, крупная низкоранговая красавица, младшая дочь динго, родила от Сьюсси, высокорангового самца, но беременность повысила автоматически ее ранг. Мэри оставила логово для себя и даже не думала делить его с Инукшук, которая вместе со своей приемной матерью Коки искала убежище. Они нашли его под вывернутыми корнями упавшего дерева. Это была неглубокая нора, занятая колонией крыс.
Эта нора напомнила мне полое бревно, которое я как-то видела в Онтарио. Там молодая беременная волчица без статуса использовала его вместо логова. Коки изгнала крыс, а Инукшук заняла нору, но в последнюю минуту я испугалась и забрала в дом и Коки, и Инукшук. Они не хотели находиться в доме, они хотели свое логово. Но я боялась, что роды могут быть сложными, и настояла на своем. Родилось пять прекрасных щенков. Коки и Инукшук растили их вместе, но без помощи основной группы, которая держалась в стороне. На всех щенков были запросы, и когда они немного подросли, все разъехались по своим новым домам.
В то время я отвезла Инукшук и Виву на стерилизацию. Что-то пошло не так с Вивой. Возможно, ветеринар дал ей слишком большую дозу анестезии и разрушил ее печень или почки, или, возможно, он удалил что-то кроме матки, но, когда я пришла за ней (я вскоре поняла, что доктор боялся, что я не заплачу ему, если она умрет в его клинике), собака едва могла стоять. Но она хотела стоять. Вива боялась, что я оставлю ее. Я всегда буду помнить этого неумелого и подлого ветеринара с его ужасной женой, пытавшихся убедить меня, что с Вивой все в порядке. Я отвезла собаку домой, и после того как она немного стабилизировалась для путешествия, перевезла ее в Нью-Гэмпшир, к лучшему ветеринару, которого мы знали. Но даже он не смог ей помочь. Вива знала, насколько она больна, и, найдя темный угол в подвале дома, где мы остановились, свернулась там, чтобы спрятаться. Я сидела с ней. Тем не менее, Вива сильно страдала и не могла ни есть, ни пить, ни двигаться без плача. Она умерла в ветклинике от смертельной инъекции, сделанной, чтобы прекратить ее боль.
Две недели спустя моя дочь ужасно пострадала в результате несчастного случая и попала в больницу в Массачусетсе. Когда мы с мужем поняли, что наша дочь не покинет больницу в ближайшее время, я вернулась в Кембридж, чтобы быть рядом с ней. Мой муж снял квартиру в Вашингтоне рядом со своей работой, и мы сдали свой дом. Для собак это было концом.
Или так казалось. Наш знакомый, державший ездовых собак, взял Сьюсси и Виндиго в свою команду, что было очень хорошо для них, так как они любили гонки, а я нашла квартиру, в которой разрешалось держать домашних животных. Это была крохотная квартирка, но в нее мы втиснулись: я, наш сын, студент, живший в то время с нами, а также Коки, Инукшук, Мэри и Фатима. Через некоторое время к нам присоединилась и наша дочь, которая продолжила лечение в больнице амбулаторно.
В новой квартире Мэри первым делом вырвалась и отправилась в путешествие с Фатимой, как она когда-то делала с Мишей. Куда она пошла? Прямиком в наш старый район, который она не видела много лет. Но по неизвестной причине она не пошла к нашему бывшему дому. Возможно, из-за своих несовершенных навигационных способностей она не смогла его найти. Мэри была близка к цели, но сдалась. В сопровождении толстенькой Фатимы, преданно следовавшей за ней по пятам, она взобралась на крыльцо чрезвычайно добрых людей, живших в двух кварталах от нашего старого дома. Они вызвали меня, как Мэри и предполагала. Может быть, она думала о более счастливых временах, может быть, о своем логове, может быть, о сыновьях, а может быть, о Мише. В любом случае, она была подавлена, когда я приехала и забрала ее.
Прошел год. Наша дочь выписалась из больницы и поступила в колледж. Мы все вернулись в Вирджинию с оставшимися собаками. Я забрала Сьюсси и Виндиго, и мы отправились домой. Мы вернулись туда незадолго до того, как старушка Коки заболела раком желудка. Когда она стала настолько больна, что не могла ходить, я старалась, чтобы она была в безопасности и чувствовала себя как можно более комфортно со мной в доме. Но Коки страстно желала вернуться в загон и в конце концов доползла туда по гравию. Остановившись перед воротами, она взглядом попросила меня открыть их. Я очень любила Коки и поэтому оставалась с ней, пока она делала то, что хотела, а именно лежала возле логова. Она так много значила для меня, что в сложившихся обстоятельствах я, вероятно, сделала неверные выводы. Тем не менее даже в этот момент я не могла не заметить, что в час нужды не я помогала ей, хотя она, похоже, не возражала против моего присутствия. Я думаю, что как только она завоевала признание других собак, она боялась его потерять. Она также хотела, чтобы Инукшук сидела рядом (но не слишком близко).
Рядом с группой, к которой Коки так усердно стремилась присоединиться, она казалась довольной. Так что последние дни ее жизни я оставалась с ней в загоне. Я вспомнила, как читала об умирающих животных, которые, как и Вива, отползают от своей группы, возможно, чтобы скрыть свое состояние от других. Возможно, это так, но Коки вела себя иначе. Она умерла, не раскрыв этих тайн.
В течение года от почечной недостаточности умер Виндиго, как и его брат Зуи. А потом у Мэри развился рак. Фатима ужасно страдала от перемен в состоянии Мэри. Она охраняла ее, когда та болела, и когда я в последний раз повезла Мэри к ветеринару, Фатима пыталась ее спасти и запрыгнула в машину за ней вслед. Когда я попыталась выгнать ее, она прыгнула на заднее сиденье. Когда я открыла заднюю дверь и потянулась к ней, она прыгнула на переднее. Когда я наконец выставила Фатиму и поехала, она побежала вслед за машиной. Я видела в зеркале заднего вида, как она мчалась по дороге…
Вскоре мы уехали из Вирджинии и отправились домой в Нью-Гэмпшир: я с мужем, а также Сьюсси и сестрички динго – Фатима и Инукшук. В Нью-Гэмпшире собакам не нужен был загон. Вместо этого мы установили дверцу для собак, и все мы приходили и уходили, когда хотели. Подобно пожилым обитателям дома престарелых, собаки довольно много времени проводили вместе, показывая своим спокойным отношением друг к другу, что все конфликты давно решены. Каждое утро они медленно выходили на улицу, чтобы совместно помочиться, а Инукшук, низшая в их иерархии, выбирала место. Она рыскала вокруг, пока не находила подходящее место. Закончив, она выпрямлялась и отступала в сторону, ожидая, пока Фатима медленно присядет на то же место. Когда Фатима заканчивала, Сьюсси спокойно занимал ее место и, шатаясь на трех ногах, рассеянно справлял нужду. Мысли его были где-то в другом месте, глаза полуприкрыты, а уши наполовину опущены. После этого три собаки уходили на вершину высокого голого холма, откуда открывался отличный обзор. Там они проводили день, наблюдая за тем, что происходит в окрестностях. Иногда по вечерам из леса выходили олени и паслись на краю поля позади них. Игнорируя оленей, собаки спокойно следили за дорогой в поисках других собак. Даже в Нью-Гэмпшире, где ближайший собачий сосед находился в километре от них, группу больше интересовала социальная сцена их новой среды, чем возможность поохотиться. Таким образом, длинная собачья история, казалось, подошла к предсказуемому и мирному концу.
Однако именно тогда дело приняло неожиданный оборот. На нашем поле мы начали замечать койота. Почти не обращая внимания на группу пожилых собак, этот койот приходил охотиться на полевок, но перед началом охоты подолгу лежал в траве неподвижно, глядя в сторону дома. Собаки с затуманенными глазами, казалось, не подозревали, что кто-то наблюдает за ними.
Однажды мы косили поле. Едва мы закончили свою работу вечером, как койот уже стоял в поле, опустив голову, и медленно двигался, словно пасся. Он пришел поедать трупы мышей, случайно попавших в косилку. Внезапно собаки заметили незваного гостя и рванули к нему. Опасаясь, что собаки могут получить серьезные раны, я попыталась отозвать их. Но они никогда не были особенно склонны к послушанию, особенно если чувствовали, что делают что-то важное. Мои собаки продолжали мчаться, в койот стоял, выпрямившись, и напряженно ждал их приближения. Будучи уверенной, что страшная драка неизбежна, я тоже побежала, думая напугать койота. Но, к моему великому удивлению, собаки остановились метрах в десяти от койота, рассеявшись по только что скошенной траве, и стали спокойно есть убитых полевок. Койот тоже вернулся к своей трапезе. Оказалось, собаки и этот койот были знакомы!
С наступлением осени я иногда видела, как Сьюсси и койот бежали друг за другом в тени на опушке леса. Очевидно, это была самка. Когда пришла зима, я как-то нашла их следы на снегу. А лунной февральской ночью, когда охотились лисы, я услышала в лесу голос койота и подумала, не зовет ли она Сьюсси. Очевидно, и он так подумал: когда я пошла искать его, чтобы узнать, слышал ли он голос, я обнаружила, что собачья дверца распахнута, а Сьюсси исчез.
Что же дальше? Пришла весна, а самка койота больше не появлялась. Я даже не замечала ее следов. Само по себе это неудивительно – как и большинство диких животных, она старалась оставлять как можно меньше следов. Мы заметили, что когда на земле лежал снег, она ждала снегопада, чтобы перейти через дорогу. Любые следы, которые она оставляла на дороге, были видны очень недолго, а потом их скрывал снег. Тем временем, однако, на наше поле приходили и уходили другие койоты, часто в сопровождении своих разведчиков, северных воронов.
Но куда делась приятельница Сьюсси? Наверняка она забеременела, поскольку к весне большинство взрослых самок койотов беременеют. В ее случае супругом, похоже, был именно Сьюсси. Но это означало, что ей предстояла трудная задача воспитывать своих щенков в одиночку, без помощи их отца. С этой проблемой неизбежно сталкиваются самки койотов, спаривающиеся с собаками, что способствует смертности щенков. Это, в свою очередь, объясняет, почему популяция койотов остается относительно чистой, с очень малым количеством метисов.
Так что, возможно, она была особенно осторожна и не показывалась никому на глаза, поскольку была единственной опорой для своих детей. Койоты, конечно, знают, что многие люди их ненавидят.
Однажды бывший местный егерь даже похвастался, что откопал логово самки койота и убил ее вместе со щенками в национальном заповеднике, который граничит с нашей землей. Он даже не осознавал, что нарушил закон. Мы, конечно, не знали, какого именно койота он убил, но «супругу» Сьюсси мы больше не видели. Тем не менее со временем мы начали думать, что наша знакомая самка койота не только выжила, но и вырастила как минимум одного щенка. Через год на краю поля мы заметили великолепного молодого койота с очень светлым мехом, как у Сьюсси, и с одним упавшим ухом, как у Миши, отца Сьюсси. Мы убедили себя, что это сын Сьюсси.