Отрываюсь, любуясь на результат своих действий – Алина дышит глубоко, правильно, выдавая в себе пловчиху, умеющую регулировать дыхание. При этом глаза закрыты, а руки продолжают сжимать воротник моей рубашки. Губы её опухли ещё больше, румянец на щеках выдаёт возбуждение. Сколько же мы целовались?

А мне так мало…

Я снова впиваюсь в неё, уже с меньшей долей нежности и трепета, подготавливая девушку к следующему этапу – жадно, горячо, поглощающе.

Стягиваю халат, умирая от прикосновения к этой гладкой коже, не прерывая поцелуя и пресекая слабый протест. Ладони методично опускаются от плеч и ниже, высвобождая тело, которое не дает мне покоя уже полгода. Я буквально вырываю её из махрового облака, подхватывая под ягодицы, чтобы отнести на кровать. Когда на долю секунды Аля скрещивает щиколотки, по инерции обвив меня ногами, я застываю, готовый прямо в это мгновение кончить в штаны и опозориться. Потому что я целый день сходил с ума от этой фантазии. Это не ноги – произведение искусства. Стройные, ровные-ровные, с золотистым отливом. То, о чем мечтают миллионы представительниц прекрасной половины человечества, а одна конкретная представительница успешно скрывала их на добровольной основе.

Вот и замечательно. Зато всё досталось мне.

Странно, что я радуюсь такому. Мужику под сорок, давно сформирована определенная система ценностей и взглядов, и среди них шовинистических наклонностей и тяги к моногамии не было. Раньше.

И приятелей различных национальностей, утверждающих, что девушка интереснее, когда нетронута и принадлежит тебе, всегда высмеивал, считая незрелыми и бесчестными – почему они не должны себя ограничивать, а кто-то должен, чтобы порадовать их специфические представления о строении схемы мужчина-женщина? И ведь женились исключительно на таких, а гулять продолжали с другими… Не мне судить о лицемерии, но себя я считал откровеннее и честнее.

И вот, мать твою, готов прийти к ним на поклон и согласиться. Что да, бл*дь, когда ты держишь в руках сокровище, к которому никто не прикасался, его блеск неизмеримо ярче. Вкус обладания – крышесносный. Это там, где можно точно сказать – моя и точка. Моя. Исключительно. Бесспорно. Всецело.

– Моя… – шепчу, отрываясь и опускаясь с ней на постель.

А сколько часов в бессильной ревности я провел, представляя её, такую своеобразную и таинственную, в объятиях этого мафиози, с которым, казалось, они очень гармонично смотрелись? Сколько раз напоминал себе, что не имею права и думать о ней, помышлять о «нас», о прощении. Надо было с первой минуты, как понял, что Алина для меня значит, брать в охапку и бежать на другой конец Света, отлюбить, заклеймить, присвоить.

Боже, ну дикарь, не иначе.

И кайфую.

Не помню, как отлетело покрывало, и как с меня снималась одежда.

Только бешеный пульс в висках, и оно самое – чувство, когда дух захватывает, стоило только прижаться всем телом к нагой Але. Застыть так и просто дышать через стиснутые зубы, потому что по-другому не получалось – рычать хотелось от яростного, первобытного и топящего восторга завоевателя.

– Исправлю, слышишь? Я исправлю.

Первые поцелуи в шею, ключицы, руки…каждый миллиметр я исследовал особо тщательно. Зажмурился от блаженства, дойдя до груди. Да мне всё в ней нравилось. И нет желания сравнивать. Ни с какими идеальными формами, большими размерами, крутыми изгибами.

Она.

Её упоительный аромат. И вся в моих руках, как тягучая смесь, из которой можно лепить, выворачивать, заплетать, выгибать, скручивать – словом, экспериментировать и раствориться в процессе. Давно этого хотелось, но мозг давал команды – не смей, обожжешься. Так и происходило эти месяцы: я тянулся к ней, а Алина шипела, опаляя.

А теперь я…будто пропускаю через пальцы и язык настоящую карамель, вызывающую взрывы рецепторов тысячами фейерверков. Играю с этой теплой, а не обжигающей, как раньше, золотисто-терракотовой вязью, балдею от текстуры, вкуса и запаха. Смакуя, вбирая, сминая, погружаясь.

Оказывается, не такая уж и стальная у неё спина. Ох, как Алина выгибается навстречу… Как трепещет от откровенных ласк. Подается вперед всем корпусом, опираясь на ладони по бокам от себя, и её волосы взметаются и снова рассыпаются веером по плечам. Останавливается где-то посередине под острым углом. Никогда не дотягивается до меня. А потом вновь рушится на подушки с глухим стуком.