– В чьей ливрее, – теряя терпение, крикнула Ирис.

– Да откуда ж я знаю, госпожа? – удивилась Мэри. – На улице-то дождь какой! Он в плаще был, под ним ливреи не видно.

– Тогда почему ты, ослица, решила, что это лакей?

– А кто же еще мог принести письмо, – резонно возразила Мэри, – не епископ же?

– Уйди с глаз долой, – махнула рукой хозяйка и буквально упала на диванчик, который до этого проминал Нортон.

– Что это? – спросил отец, – почему ты так разволновалась?

– Это… Это – в некотором роде мой неоплаченный вексель, – одними губами ответила Ирис, – и сейчас его требуют к оплате. Что ж… Еще никто не сказал, что Нортоны забывают свои долги. Я принимаю предложение Родерика Бикфорда и выйду за него замуж в любой день, который он назначит. Но видеть его до свадьбы я не желаю, и это – мое последнее слово!

Едва Альфред Нортон вышел, Ирис снова торопливо развернула письмо, надеясь найти постскриптум или какие-нибудь знаки и указания, которые она в спешке и волнении проглядела. Почерк был определенно тот самый: крупный и четкий, с округлыми буквами и аккуратно расставленными знаками препинания. Ирис насмотрелась на него, разглядывая пометки, сделанные капитаном Риком на карте. А упоминание о том, давнем разговоре, которому не было свидетелей, не оставляло места сомнению. Письмо было и в самом деле от него. Но никаких дополнительных значков девушка не обнаружила.

Он был рядом, следил за ней, знал каждое движение, каждое слово… А ей не удалось заметить его даже мельком.

«Люцифер», – вспомнила Ирис и торопливо перекрестилась.

Молодой офицер пришел в себя среди ночи.

Первым ощущением была тяжесть во всем теле и неприятная сухость во рту. Осторожно Дадли открыл глаза и в первое мгновение не увидел ничего, кроме плотного темно-синего полога и огонька, слабо желтевшего во тьме.

Питер осторожно осмотрелся. Он лежал на широкой кровати, сделанной, должно быть, во времена Ричарда Третьего, Это громоздкое сооружении оказалось неожиданно удобным. До подбородка граф был укрыт легким, но теплым одеялом. В спальне было довольно прохладно и, видимо, поэтому в ногах Питера лежала бутыль с горячей водой.

Дадли повернул голову. Огонек свечи раздвоился, заплясал, но вскоре вновь обрел привычные очертания.

Свеча в массивном бронзовом подсвечнике стояла на низком круглом столике у кровати. Рядом лежала раскрытая книга… Или, скорее, тетрадь. Потому что, присмотревшись, Дадли заметил, что страницы заложены пером, а рядом стоит пузатая чернильница. А еще – приземистый графин с толстыми стенками. Жидкость в нем была прозрачной и бесцветной.

В изголовье, на стуле, сидела женщина и, опустив голову, дремала.

Дадли невольно поежился. Хорошо, что он увидел сиделку после того, как разобрался со своим состоянием. Иначе Питер неминуемо решил бы, что помер и находится в раю. Поскольку ничем иным кроме ангела эта светловолосая женщина быть не могла. Но Дадли знал ее. Вернее, «знал» – не то слово. Встречал в свете. Эта нежная сильфида вместе со своим безобразным старым супругом стали сенсацией сезона.

Дадли попытался привстать, но проклятая кровать скрипнула, и женщина тотчас проснулась.

Глаза их встретились.

Дадли показалось, что он заглянул в глубокий темный колодец, в котором отражаются звезды, но не видно дна.