– Сам-то чего не пошел?

– Да я этого не люблю – когда все ржут. И потом, мы же с тобой договорились.

– Да? И о чем?

– Как?.. А, ты же того… Я и забыл. Вчера вечером добазарились. Ты по вечерам немножко в себя приходишь, восстанавливаешься. На утро – колода колодой, а вечером ничего, вечером с тобой интересно.

– Интересно… – задумчиво произнес Петр. – Ну так о чем мы договорились?

– Сценку поставить. Я же во ВГИКе, на режиссерском.

– Конкретнее.

– Куда уж конкретней? Все. Сейчас подерутся – вот и сценка. И никакой КВН не нужен.

– А дальше?

– Потом ты хотел продолжение сделать, чтоб я, значит, заперся в туалете и звал на помощь. Только я колебаюсь.

– Не надо, Ренат, не колебайся.

– Так я ж на режиссуре, актер из меня неважный, – признался он.

– Особого таланта не требуется. Держи дверь крепче и ори громче. Мы их всех наколем. Пьеса года получится!

– На сульфу посадят, – с тоской проговорил Зайнуллин.

– Ничего, Полонезов ответит. Если что – я на себя возьму.

– Ты, Петруха, настоящий отморозок! За это и люблю.

По коридору разнеслись первые матюги, и Петр толкнул Рената в бок. Зайнуллин вприпрыжку домчался до туалета и, хлопнув так, что со стены слетело несколько плиток, заверещал:

– А ре-ежут! А убива-ают! Су-уки-и!! Спа-аси-ите-е!!

Из комнаты отдыха вышли какие-то растерянные люди. Через секунду, распихивая их локтями, в коридор выскочила Гитлер Югенд. Дежурный у двери пытался ей что-то объяснить, но на нем висел худой и цепкий, как варан, Полонезов.

– Рокировочку, срань колесная… рокировочку уже нельзя, – приговаривал он, взбираясь санитару на загривок.