Пролог

Вряд ли можно было выбрать более подходящий день для того, чтобы отправить ее на тот свет. Очень даже неплохая идея устроить это четвертого июля, в День независимости. Вечером в темнеющем небе вспыхнут фейерверки – зеленые, красные, голубые, золотистые – и прольются на землю радостным дождем сверкающих искр. Это будет салют в честь всеобщего праздника и моего освобождения от мучительного кошмара. Теперь, вплоть до своей кончины, сколько бы судьба ни отпустила мне лет, я буду отмечать годовщину этого великого события, конечно, втайне и в одиночестве.

Хотелось бы знать, предчувствовала ли она, что ее дни сочтены? Хотелось бы наблюдать вблизи ее агонию, видеть, как в предсмертных муках меняется выражение ее лица при воспоминании о том, сколько чувствительных ран она нанесла окружающим ее людям и как ничтожно мало совершила добрых дел. Успела ли она в чем-то раскаяться? Не думаю.

Мне никогда не приходилось бывать в морге, где она очутилась в компании других незадачливых бедолаг, угораздивших отдать концы в праздничный день. Подобное общество, конечно, не для нее, но смерть – самая последовательная демократка. Ей безразлично, кем вы были при жизни и какова ваша родословная. Никому никаких привилегий.

Предстоит вскрытие. Разумеется, внезапная кончина хоть и немолодой, но здоровой сучки вызвала недоумение. Но если только я случайно не допустил какой-либо досадной ошибки, судебные медики будут разочарованы. Они не обнаружат ни яда, ни следов насилия. Они сочтут, что смерть произошла в результате несчастного случая. Только я знаю, что это не так.

Мне не стоит слишком высовываться, проявлять интерес, просить разрешения посетить морг, хотя было бы соблазнительно увидеть предсмертную гримасу на ее лице. Даже самая зыбкая тень подозрения не должна пасть на меня. Мою совесть вполне удовлетворяет сознание того, что совершено праведное дело.

Без нее мир стал, во всяком случае, хоть немного чище.

Среда, 20 мая

– Почему только я одна имею мужество сказать вслух то, что вы думаете, но предпочитаете скрывать?

Клио Пратт внезапно повысила голос, и всем показалось, что даже двухсотлетние дубовые потолочные балки завибрировали от силы звука, словно хлипкие алюминиевые перекрытия в ангарах, где молодежь беснуется на рок-концертах.

Комната была заполнена солнечным светом, льющимся сквозь полупрозрачные занавеси, и полуденной жарой, которую не в силах был умерить вентилятор, лениво вращающийся под потолком на месте убранной за ненадобностью старинной люстры. Пятеро мужчин и две женщины явно испытывали дискомфорт от излишне яркого света и духоты, но дело есть дело.

Клио Пратт оперлась локтями о стол и, медленно поворачивая голову, принялась сверлить взглядом лица тех, кто был вынужден, хотя и не хотел, присутствовать здесь, а тем более затевать с ней перепалку.

– Генри Льюис – не наш человек, – закончила Клио уже более спокойно.

Гейл Дэвис, платиновая блондинка средних лет с волосами, уложенными в аккуратную, волосок к волоску, прическу, постаралась избежать встречи с пронизывающим взглядом Клио. Она сняла серебряную клипсу и принялась бесцельно вертеть ее в пальцах. Казалось, все ее внимание сосредоточено на том, что происходит за окнами, где как раз абсолютно ничего не происходило. Там лишь вращающиеся поливальные установки орошали живительной влагой зеленую траву на ухоженных теннисных кортах.

Неприлично громкий возглас Клио резанул слух Гейл. За столом заседаний правления теннисного клуба, занимающего территорию в двадцать шесть акров дорогостоящей земли на южной оконечности Лонг-Айленда в пригороде Нью-Йорка Саутгемптоне, – за этим столом, представлявшим собой антикварную ценность, не принято было повышать голос.

Клубу, помимо престижной репутации, принадлежали оранжереи и плантации уникальных сортов роз, тридцать шесть кортов с травяным покрытием, недавно оборудованный оздоровительный комплекс, готовый в летний период принять почти пять сотен семей членов клуба, с баром, где любые напитки от самых изысканных до самых крепких (для менее увлеченных спортом клиентов) подаются не за наличные, а стоимость их вносится в специальную клубную карту.

В эту памятную среду совет собрался на последнее перед летними каникулами заседание для решения вопросов скучных, рутинных, главным образом о приеме в клуб новых членов.