Всегда проворная сеньорита Абиба убила одного козленка, которого тут же освежевали, зажарили и съели, запивая козьим молоком из больших кружек, и вся эта еда, усталость и напряжение последних дней обрушились на самых маленьких, словно каменная плита, и сеньорита Маргарет решила, что будет лучше остаться на ночь тут же, в школе, чтобы утром отправиться в путь.

Когда все заснули, обе женщины вышли на крыльцо и сели на ступени, смотрели на появляющиеся на ночном небосводе звезды, миллионы звезд.

Смотрели и молчали, долго, очень долго, словно никак не могли примириться с мыслью насколько резко и неожиданно изменился ход их жизней, и наконец, не опуская глаз, сеньорита Абиба робко спросила:

– Как думаешь, мы доберемся?

Судя по всему, ее подруга давно уже ожидала этого вопроса, а может быть, все это время она сама себе задавала его, но, не отводя взгляда от звезд, ответила уверенно:

– Дело не в том, что я думаю, а в том, что мы должны сделать. Когда нам доверили этих детей, то сделали это не только для того, чтобы мы научили их читать и писать, а чтобы мы заботились и оберегали их.

– Но море так далеко отсюда! Как мы доберемся до туда? И кто-нибудь поручится, что когда дойдем, то хуже не будет?

– А что нам остается делать? – последовал ответ. – Здесь остаться? Вернутся солдаты, и если не они, то их враги, а для нас это одно и то же.

– А если ни те и ни другие не придут?

– Так и еще хуже! – обыденным голосом заметила сеньорита Маргарет. – Как думаешь, сколько времени потребуется горцам узнать, что здесь всех взрослых убили? Неделя? Может месяц? Слух быстро разлетится, и они придут за добычей, придут разграбить то немногое, оставшееся, и увести детей, – она помолчала и добавила с горечью. – И да простит меня Господь, но я предпочитаю видеть их мертвыми, чем рабами, потому что мой отец всегда говорил: африканцы еще более расисты, какими и белые-то никогда не были.

Молодая и в определенной степени привлекательная сеньорита Абиба не знала что и как на это ответить, поскольку в глубине души была уверена – ее подруга, обучившая ее всему, что сама знала и умела, в очередной раз была права. Без мужчин, которые могли бы защитить их, на детей смотрели бы как на военные трофеи: мальчишек направили бы на самые тяжелые работы в поле, а девочки, рано или поздно, превратились бы в товар исключительно для удовлетворения сексуальных потребностей.

Зная достаточно про примитивные племена, живущие в горах и время от времени спускавшиеся в долину воровать скот, у нее не возникло и тени сомнения по поводу того, как те поведут себя, когда до них дойдут новости, что в долине не осталось воинов, способных держать оружие.

– Похоже, что это наследие колониальной эпохи, – пробормотала она не очень уверенно.

– Нет, детка, нет, – возразила ей сеньорита Маргарет. – Ненависть меду племенами существовала задолго до того, как первый европеец ступил на землю континента, но сейчас не время для рассуждений, – она с нежностью провела ладонью по маленьким черным, как смоль, косичкам, свисавшим до самых глаз подобно густому занавесу. – А теперь иди спать. Впереди нас ждут очень тяжелые дни.

– А ты не пойдешь?

– Да, сейчас пойду… – сказала она. – Только посижу ту еще немного, мне нужно обдумать кое-что.

Когда девушка ушла внутрь школы, сеньорита Маргарет опять подняла глаза к небу, как имела привычку делать каждую ночь, сколько помнила себя, потому что знала по опыту, что несколько минут, проведенных наедине с Создателем, компенсировали ей все тяготы и трудности, какие день принес с собой.

Сеньорита Маргарет происходила из семьи, почти полностью посвятившей себя служению Богу, хотя по какой-то непостижимой причине ее Бог был не тем, который отец сеньориты Маргарет, преподобный Алекс Мортимер, учил почитать, но был он гораздо меньше и более близок к ней, и полностью заполнял все ее существо.

Этот маленький и именно ее «Бог» никогда не просил найти каких-нибудь последователей, может потому, что ему было достаточно той спокойной, простой и нежной веры, которую она исповедовала, а со своей стороны сеньорита Маргарет всегда придерживалась мнения, что свой собственный, пусть и небольшой бог, был предпочтительней, чем тот, что пользовался более широким признанием и был более могущественным, но кому приходилось распределять свое внимание среди миллионов и миллионов приверженцев.

И не вела она себя так, словно хотела попросить у Бога многое – сеньорита Маргарет никогда не испытывала необходимость просить что-то – хотя бы потому, что была уверена – любовь к Богу нечто настолько личное, как любовь к мужчине, и ей совсем не хотелось делить своего мужчину, в том случае если появился бы у нее, с кем-нибудь, и также ей была неприятна мысль делить своего бога с кем-то еще.