Она наверняка догадывалась, кто он такой на самом деле, и все же однажды ночью, когда весело агукающий в своей кроватке карапуз превратился в маленькое обезумевшее чудовище, это застало ее врасплох. Она даже не отнеслась к этому всерьез, не подозревая, сколь могучая сила и ненависть завладели его маленьким телом. Он набросился на нее, охваченный звериной яростью. Они долго боролись. Она делала все, чтобы не причинить ему вреда, он же хотел лишь убивать. Он очень сильно ее тогда поранил, особенно руки.

На другой день, когда она плакала от боли, он, как обычно, криком требовал своего молока.

Она не ожесточилась, никак его не наказала, продолжая ухаживать за ним так, как только умела. Она лишь стала осторожнее и, когда наступало полнолуние, принимала меры. Однако даже тогда она не пыталась его связать или запереть. Напротив, она сама пряталась или уходила, давая ему полную свободу. Никому другому это не угрожало, поскольку до ближайших селений было много часов пути.

Он так никогда и не узнал, как она оказалась посреди этой внушающей ужас пустоши и почему здесь поселилась. Она не была волшебницей, но и простой крестьянкой тоже не была. Она просила его, чтобы он ни о чем не спрашивал, и он уважал ее волю.

Шли месяцы, годы, большую часть времени он был здоровым, веселым мальчуганом, обожавшим играть и бегать, но временами, на несколько ночей в месяц, когда небо не было затянуто тучами, он превращался в кровожадное чудовище, беспощадно охотившееся на ту, кого он обычно называл «мама»…

Он рос и со временем начал замечать и понимать то, что с ним творилось. Однажды, вернувшись в человеческий облик, он принес ей букетик собранных в лесу цветов. Он просил прощения и плакал. Впрочем, он мог этого и не делать, ибо она никогда на него не сердилась.

Потом появилось отвращение к самому себе. Чувство вины и стыда росло вместе с ним, все усиливаясь. Он все больше любил Старую Женщину. Тем больше, чем в большей степени мог понять и оценить ее доброту. Любовь эта, соединяясь с переполнявшим его гневом, все сильнее подавляла сосредоточенный в нем заряд чуждой ненависти.

С каждым очередным Превращением он все отчетливее помнил, кем был днем, пока наконец не наступил перелом. Он приблизился тогда к ее укрытию и запищал. Она поняла, что произошло нечто необычное, и отважно вышла. Сидевшее внутри него зло предприняло последнюю попытку; он весь дрожал, когда она подходила к нему. Она протянула руку. Эти шрамы! Он бросился прочь, боясь, что не выдержит. Вскоре он, однако, остановился и снова пошел к ней. Она коснулась его, погладила по спине, и внезапно мрачные чары развеялись. Он прижался к ней, мурлыча и ласкаясь, словно обыкновенный кот, а она, гладя его, долго плакала от счастья…

Одно лишь оставалось загадкой: почему в этот момент он не вернулся в человеческий облик? Лишь позже, когда он начал взрослеть, выяснилось, что было тому причиной.

Он не был человеком. В нем было слишком много кошачьих черт – именно они проявились в тот период. У него были продолговатые, а не круглые зрачки, иначе, чем у всех, расположенные скулы, слегка необычный голос, по-другому выглядевшие ногти и множество иных, часто даже трудно различимых деталей, не говоря уже о гибкости, ловкости или манере передвигаться.

Он был смешанной крови, и часть его природы была чисто звериной, постоянно подверженной воздействию магии. И потому всегда, когда на небе ярко светила луна, он становился котолаком. Но не более того. В облике человека или зверя он оставался самим собой – жизнерадостным Ксином, который умел любить…

Ксин – странное имя. Старая Женщина рассказывала, что первое его Превращение произошло как раз в тот момент, когда она раздумывала, как его назвать. Внезапно из колыбели донеслось шипение разъяренного кота. Позднее она несколько облагородила этот звук, и тот стал его именем.

Было время, когда его мучила собственная непохожесть на других, он пытался искать свое место в жизни. Он не хотел быть столь единственным и неповторимым – не человеком и не зверем.

Все создания Онно, которыми кишели окрестности, обычно принимали его за своего. Лишь изредка их сбивал с толку человечий запах, которым он пропитался, живя рядом со своей опекуншей, – так же, как и волколака этой ночью. Однако он никогда не чувствовал себя своим среди них. Проще говоря, он терпеть их не мог – и тем не менее прекрасно знал.

Вампиры, например, вылезали, когда полную луну закрывали легкие облака, ибо они не любили чересчур яркого света и не были столь тупы, как волколаки, запах никогда не вводил их в заблуждение. С Ксином тогда не происходило Превращение, но он любил разгуливать ночью по лесу. Ему часто приходилось встречать вампиров, а если даже и нет, то он и так всегда знал, где они притаились. К нему они относились безразлично, порой уступали ему дорогу, чуя, что его кровь – для них смертельный яд. Он даже придумал забаву – наносил себе легкую рану в присутствии вампира. Тот, почуяв кровь, тут же впадал в транс и начинал метаться. Его инстинкт самосохранения боролся с неумолимым желанием сосать, которое в конце концов всегда побеждало. Вампир припадал к ране и пил стекающие из нее капли лишь затем, чтобы мгновение спустя с воем и в конвульсиях рассыпаться в прах.

Это было любимым щенячьим развлечением Ксина.

Волколаков он презирал, пожалуй даже в большей степени, чем они того заслуживали. Несомненно, виной тому была его кошачья натура, которая терпеть не могла ничего родственного псам. Он никогда не встречался с ними в человеческом обличье, поскольку Превращению подвергался точно при таких же условиях, как и они. Приключение же, случившееся с ним этой ночью, отличалось от остальных лишь тем, что обычно это он искал волколаков, а не наоборот…

С другим котолаком он встретился лишь однажды.

В первое мгновение он даже обрадовался. Однако, увидев в глазах того лишь слепую, неразумную ненависть, он не испытал ничего, кроме отвращения. Ксин четко дал сопернику понять, что это его территория, – и вполне успешно, ибо больше никогда его не видел.

Упырихи были единственными, с кем он поддерживал почти добрососедские отношения. Причина состояла в том, что когти у них были немногим меньше, чем у него, а зубы намного больше, а кроме того, его кровь была ядовита для них точно так же, как и для вампиров, и они о том знали…