– Хотела бы я знать, какие дела заставили тебя подняться в такую рань! – полюбопытствовала я. – Экзамены ты уже сдал, уроков нет, до завтрака еще далеко.
Комир неожиданно встревожился, ему очень не понравилось, что я обратила внимание на такую, казалось бы, безобидную мелочь. Хоть он и пытался не выдать внезапный страх, но от меня его скрыть было невозможно. Я могла даже с завязанными глазами понять, что именно чувствуют окружающие. У Комира к тому же плохо получалось скрывать переживания. Он занервничал, грубо ляпнул: «Не твое дело!» пытаясь спрятать страх за грубостью, перепрыгнул через ковер на другую сторону коридора и пошел быстрей, обгоняя других студентов.
Я на мгновение даже замерла, глядя на его красивую широкую спину в дорогой камзоле, поспешно удаляющуюся от меня. Я припомнила, что Комир всегда пропадал куда-то по утрам до занятий, один, без обычной компании обожателей, а это было так на него не похоже. Он рвался быть лучшим только ради всеобщего признания, и отказываться от него было все равно, что носить воду из далекого колодца, чтобы вылить в канаву с отходами.
Впрочем, эти мысли выветрились, едва я ступила в учебный корпус академии. На столах кабинета уже были разложены девственно чистые листы бумаги. Учителя шуршали билетами, с удовольствием перемешивая их. Студенты один за одним подтягивались к учительскому столу, с паникой выбирали один билет, стараясь найти меченый, промахивались, и обреченно брели думать над ответами. Я поборола трусость, пошла вперед и выбрала одну жесткую карточку наугад. Перевернула. Билет номер двести девяноста семь. Один из пяти. Проклятый Комир оказался прав. Дарий этого не знал, и, светясь от счастья, объявил учителям номер своего билета:
– Двести девяноста девять!
Я бы поразилась его противоестественной везучести, если бы не знала, что ему придется отрабатывать болотную практику за Комира и публично пить очередку в дальних углах академического сада, под смех и улюлюканье однокашников. Никто не помнил, когда студенты впервые ввели традицию спорить на распитие очередки, но к моему появлению в академии эта игра существовала уже много лет, и ее правила были строго регламентированы. Главными из них были два: пить только на свежем воздухе из-за отвратительного запаха настойки, и никогда, ни при каких условиях, не давать спорщикам больше семи капель. Целью было повеселиться, а не довести врага до позорной смерти в неожиданном месте или в странной позе. Это были правила, написанные чьей-то кровью. Да никому и не хотелось валяться до утра без сознания, беспомощным против буйной фантазии товарищей. Даже просто нанести настойку на кожу было неприятно, не говоря уж о распитии.
К слову, иногда, втайне от студентов, учителя тоже выясняли отношения подобным образом. Они собирались в глуши запущенного сада академий и там доказывали друг другу, чья магическая теория правильнее, распивая сомнительное зелье. От студентов скрыть это было невозможно – их нюх был настроен на зловонные испарения очередки. Они могли определить по запаху, где собирались учителя, и даже кто из них победил. Что касалось меня – я очередку не пила, потому что умудрялась и без нее говорить много глупостей.
Вздохнув, я согнулась над листком бумаги и стала писать ответы. Получалось на удивление ловко. Выученные сотни вопросов оказались прочным, надежным фундаментом, на котором легко выстраивались кирпичики понимания, и пропущенные крохи сами вставали на места.
Когда ответы были выложены ровными строками на листе и заполнили его полностью с двух сторон, я обернулась и взглянула на Дарина. Он растерянно потирал затылок, над небольшим абзацем, написанным нарочно крупными буквами. Его уверенность сменилась недоумением, бедняга сам не понимал, как получилось, что он не смог ответить на выученные им вопросы. Он уже понял, чем закончится для него день, и все равно ему было проще, чем мне. Для него все обернется плохой отметкой и несколькими часами беспамятства – последствиями очередки, а меня еще ждет военная академия.
Я положила голову на листок перед собой и уперлась взглядом в гору студенческих сумок, сгруженных в углу кабинета. Из моей торчал деревянный меч, с обмотанной кожаным лоскутом рукоятью. В этом году мы провели столько незабываемых часов вместе! Сколько раз я лупила им по дереву в надежде, что он наконец сломается и у меня появится пара дней отдыха хотя бы от него, но чертов меч был сделан на славу и ломаться не собирался, постоянно напоминая мне о глупости, которую я совершила.
Мысли пойти на курсы боевой подготовки в дополнение к основным предметам, появилась у меня сразу, как только я поняла, что все равно вынуждена буду уехать из замка герцогов. Военная академия с удовольствием распахнула передо мной свои двери, хоть все внутри меня и кричало: «Только не это!». Однако, год назад я хорошо прочувствовала на личном опыте, что умение бегать может однажды спасти мне жизнь.
Главной же причиной, почему я решилась пойти туда учиться – был Рональд. Покидать замок для учебы в академии магии было для меня ужасно мучительно, а Рональд, вопреки ожиданиям обрадовался моему отъезду. Со своим противным великодушием, благородством и ответственностью, он хотел дать мне возможность влюбиться в кого-то кроме него. Меня это обидело, и в споре я крикнула:
– Тогда пойду еще и в военную академию, там мужчин больше, и все они наверняка подтянутые и симпатичные!
Ему идея понравилась, а мне гордость не позволила отступить, и теперь я и деревяшка со свинцом внутри, вынуждены были трать много времени вместе. Если бы я знала тогда, как будет трудно, я бы держала язык за зубами. Впрочем, учебу в двух академиях одновременно можно было бы потянуть, если бы не Василика. Она стала моим личным кошмаром. Это была единственная, кроме меня, девушка в военной академии. Из тренировочной формы она не вылазила. Ее кожаные штаны и куртка туго обтягивали грудь и бедра, делая фигуру очень соблазнительной, но никто из вояк не смел даже глаз поднять на эту опасную красоту. Подозреваю, что Василика карала за такую дерзость безжалостно. Для этого у нее в арсенале всегда были с собой короткий нож, длинный нож, меч и арбалет. Всем перечисленным она владела в совершенстве. Кроме прочего, иногда из ее многочисленных карманов торчали еще и маленькие бутылочки. Не знаю, что там она хранила, скорее всего, яд, который сцеживала с себя по ночам. Говорила Василика с акцентом, едва заметно картавя. В трактире у родителей останавливались чужеземцы, и я различала акценты безошибочно. Василика могла обмануть кого угодно, но не меня. Я знала наверняка, что она приплыла в Освию из Аскары, и готова была поклясться, что Василика – шпионка.
На занятиях меня всегда ставили с ней в пару. Логика учителей была проста, они объединили нас по половому признаку. Вот только мы обе были с этим не согласны. Я бы предпочла тренироваться с кем угодно, но не с ней. Ни один из парней не стал бы лупить меня в полную силу, да и техника их хромала не меньше, чем моя, и у меня был бы шанс. С Василикой у меня шансов не было. Я ужасно бесила ее своей неуклюжестью и медлительностью. Нет, я не была медлительной или неуклюжей, просто Василика дралась лучше, чем некоторые учителя. Ей надо было учить, а учиться. Вояки явно не горели желанием оказаться на моем месте. Они, видно, уже испытали на своей шкуре, насколько у нее тяжелая рука и плохой характер.
В военную академию приходили учиться девушки и до нас, но, как правило только для того, чтобы найти себе пару и сразу же сбежать. Василика была не такая! Она пришла постигать искусство убивать, желательно мучительно и голыми руками. Из-за того, что ей досталась такая слабая напарница, она решила отработать на мне все способы, которыми можно сделать человеку больно. Василика вымещала на мне злость и отделывала даже деревянным мечом так, что места живого не оставалось. Она мечтала начать карьеру убийцы с меня, но пока довольствовалась только синяками. Зато какие это были синяки! Они были достойны кисти художника. Их волшебные переливы от нежно-зеленого с желтизной до фиолетового с черненькой каемочкой, заслуживали восхищенные возгласы всех, кто их видел.
Иногда в тяжелые минуты после тренировок я мечтала, что однажды Василика и Комир встретятся на поле боя. Дальше моя фантазия рисовала радужные картины возможных последствий, и я долго сидела с глупым выражением на лице.
В отчаянной надежде когда-нибудь отбиться от Василики, каждое утро перед занятиями я выходила на пробежку, а вечером на закрепляющую тренировку. В качестве соперника я выбрала одинокое дерево, опрометчиво росшее в стороне от остальных. Дерево выглядело очень несчастным. Следы от меча на его коре сказали бы внимательному наблюдателю, как сильно я хочу кому-то сделать больно.
Над моим ухом хмыкнули, я подняла голову и поняла, что задремала, а за моей спиной стоял учитель и читал с моего листа через плечо. За другими столами уже никого не было, студенты разошлись, учителя блестя положенными для магов лысинами, жевали булочки и прихлебывали чай. Учитель за спиной опять хмыкнул, с некоторым любопытством, взял из-под моих рук листок и пробежал глазами. Потом нагнулся к моему уху, и едва слышно шепнул:
– Это, похоже, высший балл, не будь я лучший маг в этой комнате! Но ты точно уверена, что лунные лилии каким-то образом влияют на сновидения? Впрочем, не важно. Все равно теперь их нигде не раздобыть.