– Как смеешь ты дерзить царю, когда ты сам всего лишь раб?

– Хочу я выбор дать тебе… Тебя я старше тысячами лет. В придачу дам тебе совет: не торопись в словах, если возможен крах.

– Учту совет, но сам не забывай, что прежде, чем учить других, манерам сам, будь добр, научись.

– Манеры смерти, тем более доброта – наша не лучшая черта. Однако с сути мы сошли слегка.

– Что привело тебя сюда?

– Мне не нужна земля, вода… и золото, добро – оставь в своем Арачнакане. Моим войскам лишь смерть покоит.

– Так просвети меня, сын Первый короля, что старше каждого царя.

– Я могу смертью унести тысячи солдат, что смелы, молоды, прекрасны. Что приумножили бы твоих наград, чьи жены родили бы еще больше человят. Могу сравнять всех вас с землей, могу убить тебя одной рукой. Ведь я один на тысячу солдат. Посмеешь ты, человек, рискнуть, пустив сомнения?

– Посмей же ты вкусить мой нрав! – король горделивый поднял свой меч. Ему бы голову врагу отсечь. С тревогой оружие обнажили люди, и нежити пойти на бой уже чуть было не рванули. А хладнокровный генерал одним движением руки королю меч разломал на мелкие куски.

– В квартал мне нужно единиц сто пятьдесят доставить у границ. А возраст, пол определяй ты сам. Возложена отныне от вас Эхеллиосу дань, – требования сын Первый ставит от имени того, кто нежитями правит.

– С чего ты взял, что соглашусь? Так знай, я смерти не боюсь.

– Войскам твоим две тысячи, дай Боже. А ведь моим на десять перемножь, что каждый – смерть!

Король Аврело с оцепенением врагом повержен изречением:

– Решай скорей, мне нападать? Дай дань, и я могу уйти. Ты можешь множество мужей спасти. Их жены ждут и дети. Благоразумию молят родители.

Так скорбный день людей настал, того, кто тьму на них наслал. Он Эхеллиос, он мрака господин, несущий смерть, таинственный, неведанный… один.

Пришлось Аврело согласиться: неравные к нему вторгались силы. Бессмысленно не стал он биться, тьма их бы поглотила.

С тех пор каждый квартал Арачнакан, как орки, гномы со скорбью тоже платят дань».

Закончив чтение своему десятилетнему сыну, графиня закрывает книгу. Приобняв мать, Алейн восхищался рассказом, ласкающего уши голоса.

– Мама, отец найдет способ освободить наш народ? – в добрых глазах мальчика, выражающих понимание, промелькнула печаль.

– Он… найдет, – возвела взгляд к куполу готического свода, на короткое время мысленно перенеслась к мужу. В лице Франциски читалось восхищение, но скрыть переживание ей все же не удалось.