Мозг подкидывает худшие варианты, но я гоню эти подозрения, гоню их как можно дальше. Вдруг замечаю, что у Эллы заплаканные глаза. Почему я обращаю на это внимание лишь сейчас? Это же, черт, так очевидно!

— Элла, где ты была? — спрашиваю, выключив нахрен агрессора. Она хлюпает носом. — Что произошло?

Только в тот момент, когда теряешь желаемое, понимаешь, что хотел этого даже больше, чем тебе могло показаться. Я хочу Эллу сильнее, чем думал. И она не стоит сейчас передо мной в свадебном платье, нет.

— У меня машина сломалась, — протерев глаза свободной рукой, врет девушка.

— Опять? — невесело усмехаюсь. — Придумай что-нибудь другое, чтобы я поверил.

— Это правда, — поднимает на меня покрасневшие от слез глаза.

Я снова оглядываю вещи в ее руках. Что-то должно сойтись у меня в голове, какое-то внятное объяснение, но мимо, мимо, мимо. Элла должна сказать сама.

— Я переоденусь и спущусь. Извините, что не отвечала на ваши звонки. Я позже увидела пропущенные, когда уже ехала в такси. Я… просто… просто так получилось, простите.

Двери кабины расходятся в стороны, и она, обернувшись, тотчас же торопится улизнуть. Разумеется, я не позволю, поэтому делаю шаг с ней в унисон. Нечаянно наступаю на шлейф, а, устремившаяся вперед Элла, этого не чувствует. Но поздно убирать ногу: тонкая ткань рвется и спускается по бедрам.

Дальше все происходит слишком быстро: Элла громко ахает, закрывая себя руками, я кричу работнику отеля через весь коридор, чтобы не пялился, приседаю, чтобы поднять испорченный наряд и вдруг… Явно напуганная Элла отлетает в сторону, ловя ртом воздух. Но я успеваю рассмотреть всё: бедро, спина, тату.

Смутные напоминания о том, что когда-то эти рисунки были татуировками, которые я, дурак, однажды принял за настоящие.

***

Крыса, мышь, насекомое. Кто угодно. Что угодно. Я хочу превратиться во что-то маленькое, во что-то крошечное. Хочу забиться в нору, улететь в окно, а лучше — исчезнуть, растаять, улетучиться, перестать существовать. Никогда раньше я не чувствовала такого огромного стыда и страха одновременно. Я бы провалилась под землю, если бы был способ. Эти голубые глаза напротив горят каскадом всевозможных негативных эмоций, присущих человеку. Я не знаю, что предпринять, даже не смею шагнуть вправо-влево. Кажется, будто сердце вот-вот устанет и остановится — так сильно оно бьется сейчас. Мне нет прощения, я знаю. Нет оправдания. Теперь Игнат в курсе всего.

Мы так и остались стоять в коридоре. Эта унизительная ситуация попросту не предоставила никакого выбора. Я не могу развернуться и пойти в номер. Пластиковая ключ-карта рискует сломаться у меня в руке. Если не прекращу так сильно сжимать вспотевшую ладонь, то придется возвращаться на ресепшн.

Желваки на скулах босса вспухли, его лицо выглядит до предела смятенным, и в то же время — нервозным. Он, весь издерганный, раздраженно расслабляет узел галстука. Оттягивает его резко, буквально скрипнув зубами. Глянув в пол, он осматривает изорванное платье. Бросает взгляд на пакет с сумкой, так же упавшие к моим ногам. В бумажном пакете из «Zara» еще один наряд — слава Богу, целый. Мне нужно переодеться — вертится в голове спасательная мысль. Но шевельнуться не выходит, я как приросла к месту.

Я попросту не ожидала… увидеть в глазах Аскарова не просто удивление, шок, гнев, а еще и боль. Боль. Я ощущаю себя самым ужасным человеком в мире, недостойным ничего хорошего.

— Игнат… Игнат Артурович, — сиплю и прокашливаюсь, чтобы голос вернулся.

Горло совсем пересохло. Начальник по-прежнему сохраняет молчание, поэтому я пробую снова.

— Иг…

— Замолчи, пожалуйста, — с невообразимым огорчением цедит Аскаров.