— Это так тяжело, что ли?! Открыть свой гребанный компьютер, запустить рабочую программу и только, только в ней совершать, начинать и заканчивать все проекты. Элла, это что, сложно?! — демона Игната срывает с катушек, и он больше не контролирует себя, позволяя прямо-таки на меня орать.

Мне ужасно стыдно, потому что за дверью моего кабинета весь офис погружается в звенящую тишину. Чувство неловкости, позора, чувство абсолютной незащищенности наполняет мои глаза слезами. Капля за каплей те обрушиваются на мои ладони и на стол. Игнат смотрит на меня, раскрыв рот. Он слегка отодвигается, давая мне больше пространства, но продолжает смотреть молча. Потерянно и совершенно беспомощно. Быстро моргая, босс поднимает руку со стола, дабы коснуться меня, однако я тут же веду плечом, чтобы не смел.

— Элла, — с недоумевающим выражением лица Игнат присаживается на корточки передо мной и прокручивает кресло, чтобы я тоже смотрела на него.

Я не скрою, что немного виню Аскарова в случившемся вчера между мной и Тимуром. Хотя это не снимает с меня никакой ответственности. Неожиданная беременность, наши ночные откровения с Тимом, его уход, проблемы с начальством — все это разом навалилось на плечи. Я не знаю, как выдержать. Единственный верный и надежный способ выплеснуть стресс — закрыть лицо руками и зареветь, что я и делаю.

— Элла, умоляю, прости, — Игнат Артурович, не церемонясь, вновь переходит на «ты», — я серьезно не хотел, чтобы все так… Я не думал, что вот так будет. Я просто…

Он рывком встает на ноги. В кабинете раздается его утробный рык и звук впечатавшегося в ладонь кулака. Немедля босс вновь оказывается на корточках, он отводит мои руки от лица и сам трогает его своими руками. Я инстинктивно отпрянываю, ведь, честно говоря, эти прикосновения чересчур интимные. Игнат Артурович продолжает меня трогать, кладет ладонь на лоб, потом обе — на щеки. Затем поглаживает большими пальцами скулы, вытирает слезы. Снова и снова, пока они практически полностью не заканчиваются. Его пальцы аккуратно ложатся на мое когда-то раненное запястье, с которого уже сняли швы. Он с сожалением оглядывает оставшийся на коже шрам.

— Я прошу прощения за то, что повел себя, как мудак, — со всей серьезностью заявляет начальник. — Больше такого не повторится. — А через паузу: — На самом деле, ты единственный человек здесь, — оглядывается он на дверь, — которому я могу и хочу доверять, с которым мне хочется работать.

Я всхлипываю.

— Угу, очень заметно, — сдерживая очередную порцию слез.

— Не плачь, не плачь, не плачь, — приговаривает он, гладя меня по спине.

Каким-то образом дистанция между нами почти уничтожается, остаются ничтожные миллиметры. Я и не заметила, в какой момент Игнат Артурович приподнялся и теперь нависает надо мной, прижимаясь губами к моему лбу. Я вскидываю на него глаза, когда, наконец, отдаю себе отчет в происходящем.

— Игнат… Артурович? — успеваю пролепетать не своим голосом, прежде чем обнаруживаю ставший масляным взгляд.

Губы босса впервые после ночи в лофте задевают мои. Касания поначалу трепетные, ласковые, будто его тело спрашивает разрешения о вторжении на территорию моего. Я не говорю «да» вслух, но и «нет» тоже не говорю. И когда, наконец, начальник целует меня, наклоняясь сильнее, целует с языком, с удовольствием, я не сопротивляюсь. Ведь соображаю мутно: зачем, зачем он делает это? Не Лев целует Скарлетт, а Игнат — Эллу. Но только зачем? Почему?

 И почему это так приятно?