— Я думаю, — робко возразил он, — что ты и есть тот самый хозяин мельницы, что покинул наш мир с петлей на шее и теперь живет в геенне огненной.

— Да! Я и есть тот самый мельник! — горячо заговорил старик в красном кафтане. — Верно, был у меня такой скверный час, когда я хотел было расстаться с жизнью, надев петлю на шею. Но в последний момент ко мне пришли люди епископа с фогтом и слугами и обрезали веревку. Потом фельдшер пустил мне кровь, и я остался жить. Теперь я вожу грузы для его княжеской милости, господина епископа. Езжу по военной дороге и доставляю купеческие товары из разных стран и городов — из Венеции и Махельна, Варшавы и Лиона. А вы чем занимаетесь? Откуда вы взялись и куда держите путь?

Вор пристально взглянул на мельника, который вдруг встал и, позвякивая шпорами, принялся беспокойно мерить шагами комнату. Ему представилось, что этот давным-давно считавшийся умершим, но, пожалуй, чересчур живой и энергичный для своих лет человек очень хорошо знает, с кем имеет дело. Для него не секрет, что один из его гостей — вор, который всю свою жизнь крал все, что только попадало ему под руку: сало и яйца, хлеб и пиво, уток с прудов и орехи с деревьев. Поэтому ему не стоило и заикаться о своей профессии… Он не очень уверенно показал на темный лес, за которым призрачно светились кузницы и обжиговые печи, и сказал:

— Я иду туда. Там я буду зарабатывать себе на хлеб.

Мельник беззвучно усмехнулся и потер свои костистые ладони.

— Ну, если ты и впрямь хочешь туда, — заметил он, — то делу легко помочь. Служить его княжеской милости — великое благо. Каждое утро будешь получать фунт хлеба, да еще полфунта — к супу в обед. Вечером дают кашу с салом, а по воскресеньям — колбасу и копченое мясо. Ну, и два крейцера в день тебе тоже не помешают.

Вор блаженно прикрыл глаза. У него за спиной были времена, когда за десять дней он только раз мог поесть горячей пищи, да и то сначала ему пришлось поймать в силок кролика и поджарить его на костре. Он жадно тянул ноздрями воздух, словно миска с мясом уже стояла перед ним на столе.

— Копченая баранина… — бормотал он. — Да с водочкой…

— Вот именно, с водочкой! — подтвердил мельник. — И мускатным орехом.

Тут он повернулся к Торнефельду.

— А ты что стоишь, как святой на иконе, — закрыл пасть и ни звука? Небось тоже ждешь хороших дней? Видать, господину епископу придется кормить всех на свете беспутных парней и попрошаек.

Торнефельд покачал головой.

— Я не хочу оставаться здесь! — заявил он. — Я хочу перейти границу.

— Перейти границу? Хочешь попробовать, вкусны ли перечные пирожки с польской водкой?

— Я хочу служить моему государю, шведскому королю.

— Шведскому королю? — вскричал мельник, и в голосе его явно прозвучали язвительные нотки. — Да уж, без тебя он никак не придумает, как ему выгнать татарского хана из Крыма и китайского императора из Китая! Вы только посмотрите на этого болвана! Он, кажется, воображает, что у него ноги обломятся, если он не получит вдосталь чести! Значит, ты хочешь искать фортуны в шведском войске? Что ж, будешь там получать четыре крейцера в день, да только все они уйдут на мел, пудру, ваксу для сапог да мазь для сбруи! Солдатское счастье, заметь себе, все равно что зерно на песчаной ниве бедняка! Так было и так будет всегда.

— Что бы там ни было, я все равно решил воевать в шведском войске! — решительно сказал Торнефельд.

Мельник подошел к нему поближе, пытаясь взглядом проникнуть в душу говорившего. Снаружи бушевал ветер, и черепицы на крыше домика скрипели под его яростными ударами. Но внутри было тихо, так что три человека, стоявшие друг против друга, ясно слышали свое дыхание.

— Ты просто идиот! — помолчав, сказал старый мельник. — И если тебе прямо сейчас никто не поможет, можешь считать себя мертвецом. Из фунта свинца льют шестнадцать пуль, и одна из них уже отлита для тебя. Нынче все дураки рвутся в шведское войско, а лишь попадут туда — воют как волки от боли и ужаса. Так откуда же ты сбежал? От плуга, тесла, сапожного верстака или чернильницы?

— Не от сохи, не от плуга и не от чернильницы! Я дворянин. Мой отец и дед всю жизнь были военными. Мой долг велит мне следовать за ними! — гордо ответил Торнефельд.