Значит, не только зубки и зрение мне эти непонятно кто, чтобы им икнулось, подремонтировали при переносе – вероятно, вообще все проблемы организма удалили.

В последнем убедился на следующее утро: бок ныл уже значительно меньше, температура спала и вообще захотелось покинуть эту опостылевшую телегу да вскочить на спину Афине, заждалась уже, небось, моя голубушка…

Этим же утром с головы и хвоста походной колонны почти одновременно пришли две новости. Обе радостные: армию нагнала Двадцать Седьмая дивизия, причём, в отличие от реала, не имевшая контакта с противником. То есть можно записать в актив ещё несколько сотен штыков, которые не были потеряны в бою с Мюратом – уже неплохо.

Кроме того, наши казаки, шедшие в завесе впереди основных сил, встретили разъезды своих земляков из Первой армии, значит, Барклай уже рядом и скоро войска соединятся…

Возжелав поскорее перепрыгнуть в седло, я отправил Гаврилыча за доктором, каковой не замедлил явиться.

– Что-то случилось, Вадим Фёдорович? – обеспокоенно поинтересовался эскулап, поравнявшись с моей телегой.

– Напротив, любезный Сергей Данилович, чувствую себя превосходно и прошу вашего разрешения дальше следовать верхом.

– Вы с ума сошли! – лекарь аж раскраснелся от возмущения. – Решительно запрещаю вам покидать повозку! Полный покой ещё минимум два дня. И не вздумайте со мной спорить.

– Но мне действительно значительно лучше.

– Может, это и так, но, смею вас уверить, что если сейчас проедете верхом хотя бы пару-тройку вёрст, то свалитесь на месяц. Даже думать не смейте. Предупреждаю, что если не послушаетесь, то, несмотря на всё уважение, вынужден буду доложить об этом генералу. – Касько явно не на шутку рассердился.

– Но вы же меня даже не осмотрели! – попытался возмутиться я.

– И не собираюсь. Я, знаете ли, в чудеса не верю. То есть повязку на днёвке, разумеется, поменяем, но ребро ваше срастись никак не могло. Так что, хотите или нет, а побыть моим пациентом ещё несколько дней придется. И не спорьте.

Да уж, характерец у доктора тот ещё, запросто устроит мне неприятности в случае неподчинения, сразу видно. И хоть я формально подчинён непосредственно Остерману или начальнику инженеров Первой армии генералу Трузсону, но наглеть всё-таки не стоит – не «дома». Да и причины особой нет нарываться – ну потрясусь ещё денёк-другой в повозке, невелика жертва с моей стороны. Авось действительно здоровее буду. Правда, эти тряска-жара-мухи уже порядком поддостали…

– Ваше благородие, – подъехал к телеге Спиридон, когда я пообещал Сергею Даниловичу строго следовать всем его указаниям и тот удалился, – разрешите мне с парой ваших минёров ближайший лесок разведать?

– Зачем? – не понял я. – Откуда тут неприятель возьмётся?

– Места тут знатные, – хитро прищурился лесовик, – за часок управимся. Глядишь – какой-никакой приварок к обеду обеспечим. Дозвольте!

Понятно. Язык уже просто физически ощутил вкус щей с грибами, и рот стал наполняться слюной. Но ведь нельзя, зараза!

– На сколько человек наберёте?

– Да уж всему лазарету хватит, не извольте беспокоиться.

– А что будет, когда и остальные запах учуют? Ладно, не поделитесь – понятное дело, этого и для раненых на всех не хватит. Но тогда солдаты только и будут думать на марше, как бы на десяток минут в лесок отвернуть. Не дело это, Спиридон. Отлучаться запрещаю. И не думай.