Ларский поцокал языком и сказал:

— И что ж теперь делать? Подвезти тебя что ли?

Я широко улыбнулась и шагнула к Роллс-ройсу.

— Фиг тебе! — объявил он и дал по газам.

— Ах ты зараза! — крикнула я ему в след, совершенно сбитая с толку таким мерзким поведением. — А я думала, что он стал лапочкой. Конечно, глупая ты Аня, люди так просто не меняются!

Развернувшись, я побрела обратно к лавочке, попутно набирая гневное сообщение Ларскому. Однако не успела я его отправить, как сзади оглушительно засигналили. Обернувшись, я увидела все тот же Роллс-ройс и все ту же наглую морду.

— Садись, Птичка! — крикнул Саша, спустив очки и демонстрируя мне свои блестящие зеленые глаза.

Я скорчила недовольную гримасу.

— Что, обиделась? — удивился он.

Я кивнула.

— Да брось, Птичка, я же пошутил! Запрыгивай, давай.

— Какой же ты все-таки противный! — заметила я, садясь в машину. — И как только я тебя полюбила?

— Наверно, за мой «прекрасный» характер, — ухмыльнувшись, предположил Саша.

— Выходит, я мазохистка? — надула губы я.

— Не переживай, я тоже мазохист, раз решил связать с тобой свою жизнь.

— Ну ты гадина! — Я толкнула Ларского и рассмеялась.

Саша потянулся ко мне и подставил губы для поцелуя. Улыбнувшись, я чмокнула его и заметила:

— Опять ел мармелад?

Он кивнул, облизал губы и вырулил на дорогу.

За последний месяц у Саши ни разу не было приступов панической атаки. Он спокойно вел машину, когда шел дождь, а еще прекрасно спал и не мучился от кошмаров. Однако, несмотря на свое выздоровление, поедать мишек он не перестал, и наши поцелуи все еще были со вкусом мармелада.