Бочонок взвалил он себе на спину поверх котомки и кое-как, переваливаясь и ковыляя, направился к графскому замку.
Было уже темно, когда он туда добрел, он присел во дворе на камень, стал покашливать старческим кашлем и потирал руки, будто бы озябшие.
И на том же дворе перед входом в конюшню расположились около огня солдаты, которые стерегли заветного коня. Один из них заметил старуху и крикнул ей: «Подойди сюда, тетка, погрейся около нашего огня! Небось, и ночлега-то у тебя нет, и ночуешь-то ты где придется?»
Старуха заковыляла к ним, попросила отвязать у нее со спины котомку и подсела к их огню. «Что у тебя там в бочонке, старая карга?» – спросил один из солдат. «Вина глоток, – отвечала она, – я им торгую, тем и живу; вот и вам за денежки да за доброе слово охотно дам по стаканчику». – «А ну-ка! – сказал солдат и, отведав стаканчик, крикнул: – Раз вино оказалось хорошим, так я не прочь и другой стаканчик опрокинуть!» – и велел себе еще налить, и все товарищи последовали его примеру.
«Эй, вы, там, приятели! – крикнул кто-то из солдат тем, что в конюшне сидели. – Тут тетка винца принесла, такого, что, пожалуй, еще старше ее будет – испейте глоточек! Ей-ей, старухино вино лучше нашего огня греет!»
Старуха не поленилась свой бочонок и в конюшню снести. А там один солдат сидел на оседланном графском коне верхом, другой держал коня под уздцы, а третий за хвост его ухватил.
Старуха стала подносить им, сколько было их душе угодно, пока весь бочонок не опорожнился.
Вскоре один из них выпустил узду из рук, прилег наземь и захрапел; другой хвост из рук выпустил и захрапел еще громче того. Тот, что на коне был, хотя и усидел в седле, но ткнулся головой в гриву коня, заснул и засопел, словно кузнечный мех. Те, что сидели во дворе вокруг огня, давно уже спали, растянувшись на земле, и не шевелились, словно окаменели.
Увидев это, мастер-вор дал одному вместо узды веревку в руки, другому вместо хвоста – пучок соломы; но что ему было делать с тем, который на коне сидел верхом?
Сбросить его?
Так, пожалуй, еще проснется да крик подымет!
Он ухитрился вот как: распустил подпругу, подвязал к седлу пару веревок, прикрепив их к кольцам в стене конюшни, потом подтянул сонного солдата вместе с седлом вверх, а веревки закрепил к столбу.
Затем легонько отцепил коня от цепи, обмотал ему копыта старыми тряпками, чтобы звон подков о мостовую не разбудил кого-нибудь в замке, потом вывел осторожно коня из конюшни, вскочил на него и – был таков!
На рассвете мастер-вор прискакал на уведенном коне в замок.
А граф только что встал и стоял у окна. «Здравствуйте, господин граф, – крикнул мастер-вор, – вот тот конь, которого я благополучно увел из вашей конюшни. Да не угодно ли будет вам взглянуть, как славно ваши солдаты там лежат да спят, а если вам угодно будет заглянуть в конюшню, то вы увидите, как там удобно устроились и те, что сторожили вашего коня».
Графу пришлось смеяться, затем он сказал: «Ну что же? На этот раз удалось тебе, но в другой раз не так-то легко с рук сойдет. И я предупреждаю тебя, что если встречусь с тобою, как с вором, то и поступлю с тобою, как с вором».
Когда в тот день вечером графиня легла в постель, она крепко стиснула ту руку, на которой у нее было надето ее обручальное кольцо, и граф сказал ей: «Все двери заперты на ключи и задвижки; а я сам не лягу спать, а буду поджидать вора; ну а если он вздумает влезть в окно, то я застрелю его на месте».
Мастер же с наступлением темноты направился к виселице, снял из петли горемыку, который там висел, и на спине потащил его в графский замок.