Джилл Нолан сказала, что я поймал ее во время перерыва на кофе (обезжиренный, без кофеина и взбитых сливок и жутко горячий), между кружком прядения и занятиями йогой. Обычно по вторникам она вечерами занималась еще и боксом, но в этот вторник не получилось, потому что к Мэнди, ее соседке по комнате — той рыженькой, что играет дочку раввина из Саламанки, который умирает в начале второго действия, — приехал дружок из Цинциннати, и, чтобы не мешать им, Джилл ночевала у Бритни из хора, а та забыла поставить будильник, в результате они проспали, и из-за этого весь день профукан: не успела ни позавтракать, ни забрать вещи из химчистки, ни сдать сапоги, которые купила на прошлой неделе. Все это она выдала скороговоркой, на одном бесконечном вдохе, почти гипнотическим, монотонным голосом, который звучал то выше, то ниже, то глухо, то звонко и словно взбивал мне мозги в пену.

Наконец Джилл перевела дыхание.

— Мой номер вам дал Виктор?

— Да. — И я повторил сказочку об аварии и поисках свидетеля, который все видел из окна четвертого этажа. Кажется, Джилл действительно поверила.

— Серьезная была авария? Опять кто-то из этих чертовых курьеров-велосипедистов? Они так носятся — просто чудо, что гибнет не так уж много народу. Представляете, одно время я встречалась с таким парнем. Это было нечто, скажу я вам.

— Да, конечно.

— Он называл себя Ураган, будто какой-нибудь супергерой. Представляете?

— Пытаюсь. Вы, случайно, не были дома восемнадцатого?

— Восемнадцатого ноября, говорите?

— Восемнадцатого ноября.

— Не, я в ноябре вообще не была дома.

— А не мог кто-то другой быть в вашей квартире?

— Интересно кто?

Я постарался не вздохнуть.

— Это я надеялся услышать от вас.

— Ну, не знаю. У предков есть ключ, они иногда заходят, но обычно предупреждают, да и вообще они с самого Хэллоуина в Палм-Бич. И вернутся не раньше марта.

— И больше ни у кого нет?..

— Чего?

— Ключа.

Джилл Нолан задумалась. Вероятно, ей этот процесс давался еще труднее, чем мне. Через некоторое время она наконец произнесла: