Patrick O’Meara

The Russian Nobility in the Age of Alexander I

Предисловие

Цель этой книги – предложить читателю детальный социальный и политический портрет русского дворянства времен царя Александра I, правившего с 1801 по 1825 год.

Для Российской империи это был 25-летний период стремительно меняющихся международных отношений, задаваемых имперскими амбициями Наполеона Бонапарта и, разумеется, их последствиями. При этом, напротив, внутренняя политика отличалась нерешительностью, отражая характерную склонность Александра I сомневаться по всем важным государственным вопросам. Уступая по значимости лишь императорскому двору, дворянство составляло ключевую элитную группу в российской дореволюционной социальной иерархии и играло жизненно важную роль в функционировании гражданского общества. Следовательно, история дворянства – ключ к пониманию динамики самодержавия[1].

Соответственно, это исследование основано на разнообразных редко цитируемых источниках, как опубликованных, так и неизданных, в том числе включающих личные фонды, документацию региональных органов власти, мемуары, дневники и корреспонденцию. Эти источники в своей совокупности составляют для историка мозаичный портрет дворянства времен Александра I, одновременно и коллективный, и индивидуальный. Такое богатство источников обеспечивает многообразие подходов к реконструкции и анализу исторического материала, ими проиллюстрированного. Однако я предпочел сосредоточиться на политической культуре дворянства, столичного и провинциального, и попытался создать первую комплексную работу (на английском и русском языках), помещающую Александра I в этот очень важный контекст. Одной из главных задач моей работы является по-новому осветить характер известного своей загадочностью царя. Сопутствующий анализ отношений Александра и русского дворянства занимает лакуну в литературе по политической истории России первой четверти XIX века[2].

Когда в марте 1801 года Александр взошел на престол, русское дворянство обратилось к новому царю за восстановлением прав и привилегий Жалованной грамоты дворянству 1785 года, отнятых у этого сословия его авторитарным отцом, императором Павлом I, во время своего своенравного и эксцентричного правления. Недоверие Павла к дворянам нашло свое выражение в том, что Джон Гудинг назвал «господством террора», развязанного в отношении дворянского сословия. Речь идет, в частности, о Манифесте 1797 года о трехдневной барщине, который ограничил работу крестьян на барина тремя днями и сделал воскресные дни выходными. Павел I также отменил для дворянского сословия запрет на телесные наказания, наложил ограничения на путешествия, иностранные наряды и даже запретил импорт предметов роскоши из Великобритании назло столичному дворянству. В центральной и региональной администрации царь все больше опирался на бюрократию и армию, чем на дворян. В то же время он настаивал на том, чтобы дворянское сословие вновь стало служилым, игнорируя положения Манифеста о вольности дворянства 1762 года. Ко всеобщему облегчению, спустя только 4 года и 4 месяца с момента воцарения непредсказуемое правление 46-летнего Павла I было прервано его убийством группой наиболее доверенных и высокопоставленных представителей элиты, включая членов семей Долгоруковых, Вяземских и Голицыных[3]. Царство террора завершилось, и, по знаменитому выражению А. С. Пушкина, настало «дней Александровых прекрасное начало», прежде всего для дворянства.

Ключевой особенностью правления императора Александра I была политическая борьба вокруг проблемы будущего России: стоит или нет в соответствии с европейским духом времени идти по пути фундаментальных политических, экономических и социальных реформ. В случае с Россией это предполагало отмену крепостного права и принятие новой конституции. Вне тех придворных кругов, где эти вопросы более-менее постоянно обсуждались, конфликт между реформаторами и консерваторами разворачивался в единственном социальном классе империи, способном его вести, – русском дворянстве, которое само в это время претерпевало далекоидущие изменения.

В частности, росло напряжение между теми группами дворян, которые считали себя европейцами и были активными проводниками европеизации русской политики и культуры, и теми, кто стремился сохранить самобытный национальный статус-кво. Западные влияния на русское общество, как на представителей элиты, так и на дворянство в целом, особенно благодаря индивидуальным контактам с Наполеоновской Европой, позволяют говорить о «европейском» поколении русского дворянства. Распространение просвещенческих идеалов эгалитарной справедливости и личной свободы в сочетании с влиянием романтизма сделало культурное и идеологическое сближение России и Запада неизбежным. Так, прозаик и поэт-декабрист А. А. Бестужев-Марлинский считал, что его поколение могло «говорить по-русски… мыслить по-европейски»[4]. Это противоречие предвосхитило восстание декабристов в Санкт-Петербурге в конце 1825 года (в котором Бестужев принимал активное участие) и в конце концов переросло в страстные споры между западниками и славянофилами о пути России в последующие десятилетия. Именно в этом историческом и исследовательском контексте и находится моя работа.

В книге исследованы ключевые политические, социальные и культурные темы. Она состоит из шести частей. В первой и второй рассмотрены источники престижа и привилегий дворянства, его юридический и социальный статус, богатство и бедность, а также характер полученного им образования. Овладение иностранным языком преимущественно франкоязычной знатью получает особое внимание, которого заслуживает этот необычный культурный феномен. Третья часть посвящена роли дворянства в местном самоуправлении и провинциальной администрации, в частности на примере богатого областного архива Нижнего Новгорода (после распада СССР вновь, как и сам город, доступного для иностранных ученых), через выборные должности предводителя дворянства, дворянское собрание и уездные суды.

Четвертая часть посвящена политике Александра I по отношению к дворянству, его взаимоотношениям с главными членами его правительства, включая позицию царя по поводу конституции в России, его «конституционную дипломатию» по отношению к Польше, реакцию на нее дворянства и ее значение для России. В пятой части представлен детальный анализ робких попыток реформирования крепостного права сверху (царь и его правительство) и снизу (помещичье дворянство). Она опирается на ключевые проекты с обеих сторон, иллюстрируя разнообразие откликов на тревожную сложность крестьянского вопроса.

Влияние столкновения с Наполеоновской Европой на русское дворянство и его растущая осведомленность о западных политических институтах рассмотрены в шестой части. В ней прослеживаются вытекающие из этого ожидания политических и социальных реформ и попытки правительства сдержать их путем усиления цензуры и тайного полицейского контроля. Кроме того, в ней дается оценка меняющегося характера «европейского» поколения русского дворянства, в частности как следствия личного опыта жизни в западных обществах. Проанализирован образ способного к самоанализу дворянина как личного оппонента российского государства в контексте возрастающего противостояния правительству. Обсуждаются различные реакции дворян и на смерть Александра I, и на восстание декабристов, которое случилось всего несколько недель спустя, 14 декабря 1825 года. Это событие, вкупе с последующим восстанием Черниговского полка на юге, отметило исполненное насилием начало правления Николая I в самый день его восшествия на трон. Завершает исследование оценка долгосрочных последствий восстания декабристов для политического будущего российского дворянства.

Центральным тезисом книги является утверждение, что итоги военных кампаний союзников против французских армий по всему континенту, в которых были задействованы тысячи русских офицеров и солдат, проложили путь не только к окончательному освобождению Европы от Наполеона, но и предоставили Александру I уникальную возможность опереться на объединяющую национальную победу России и свою собственную беспрецедентную популярность, чтобы заручиться поддержкой традиционно не расположенных к риску дворян на проведение далекоидущих политических и социальных реформ[5].

Однако эту возможность Александр I упустил, в основном из-за своей неспособности найти практический компромисс со знатью. Правда, стоит отметить, что нежелание дворянства двигаться за царем в сторону реформ, особенно конституциональных и крестьянских, также сыграло свою роль. Приведенные факты свидетельствуют о том, что в целом низкая «политическая культура» знати удерживала Александра от каких-либо реальных усилий по созданию необходимого союза. Учитывая устоявшийся консерватизм дворянства и постоянные сомнения царя, насколько реальной представляется перспектива реформ в России начала XIX века? Победа породила большие ожидания перемен, их необходимость была очевидна и Александру, и наиболее дальновидным его приближенным, и декабристам, которые в конце концов устали ждать.

Любой убедительный ответ на этот вопрос должен быть так или иначе связан с характером отношений между Александром I и российским дворянством как правящим классом империи. Вот почему это и есть главный предмет данной книги. Соответственно, для ответа на него использован широкий спектр современных источников. Для более подробного историографического обзора заинтересованный читатель может обратиться к списку источников, предваряющему библиографию.

Мою работу и научные командировки поддержали и профинансировали Университет Дублина (Тринити-колледж) и Университет Дарема – два института, где мне посчастливилось работать на протяжении моей академической карьеры. Не менее щедрый исследовательский грант Британской академии позволил посещать архивы и библиотеки Москвы, Нижнего Новгорода, Санкт-Петербурга и Хельсинки. Стажировка в Фицуильям-колледже (Кембридж) предоставила мне возможность ежедневно пользоваться библиотекой университета, что позволило завершить композицию книги, не говоря уже о стимулирующем общении с близкими по духу людьми.