Белая пряжа

Ткет полотно.

Пляшет гасница, Прыгает тень. В окна стучится Старый плетень. — Есенин помогай. Я ведь ни одной колыбельной не знаю. Даже не пыталась учить все эти "баю — бай".

Сыночек стал розовеньким. Его хрип уже напоминал плач. Еще пара секунд и он стал просить еду. Эх, ничего ему больше не надо. Мать и сиська пусть рядом будут, а остальное пусть горит синим пламенем.

Чтоб у бывшего блохи завелись и плеш проели!

— … Липнет к окошку Черная гать. Девочку-крошку Байкает мать.

Взрыкает зыбка Сонный тропарь: «Спи, моя рыбка, Спи, не гутарь».

Дочка тоже успокоилась.

Присела вместе с детьми и посмотрела в дверной проем. Под одной рукой головка Иришки, под другой — Эля. Светлое небо уже подернулось заревом и вскоре обещало утопить нас в вечерней темноте. Запах поля после дождя был великолепным. Полной грудью вдыхаю ароман азона и улыбаюсь.

— Зато дверь открыли, — засмеялась я, поглаживая своих детей.

Видимо, плакать я не умею, а вот истерично смеяться — пожалуста. Когда смех сошел на нет, передала сонного сына дочери и пошла таскать кульки. Нечего добру пропадать. А когда последний кулек был запихнут в прихожую вечер уже перерастал в ночь.

Эх, мое тельце теперь не такое сильное и поворотливое, поэтому долго провозилась с тюками. Вещи набрали воды и стали очень тяжелыми. Доча в это время сняла паутину, а я узнала, что у меня крыша протекает. Точнее, у моего домишки крыша худая. Под ногами были лужи.

— Подсиропил бывший муженек. Чтоб земля ему была коробкой с гвоздями! — раздосадованно рыкнула в темноту, а мой пустой желудок загудел, как паровоз, а потом выдал дельфинью трель. — Ооо, радио мне точно будет не нужно!